Бедный негр
Шрифт:
— И с тех, кто завораживает людей.
Все это пеоны говорили, не прекращая работы. Дальше слушать их Педро Мигель не стал, ему было понятно, что Эль Мапанаре пришел звать его на войну с согласия всех пеонов, и этих — из Ла-Фундасьон.
Педро Мигель вышел со двора, чтобы присмотреть за другими работами. Но, поднимаясь по дороге в Ла-Фундасьон-де-Арриба, он вдруг пришел к заключению, что его долгом было немедленно заявить властям об этом бандите, — ведь затеянная им смута могла принести огромный вред всей округе. Решив так, он тут же направился в город.
Всю дорогу, пока Педро Мигель ехал в город, в его ушах стояли слова Эль Мапанаре: «Как меняются люди!»
И Педро Мигель, как все бесхитростные люди, которые не умеют лгать и кривить душой, без обиняков спрашивал самого себя: «Неужели правда, что я так сильно изменился, как об этом говорил Эль Мапанаре? Неужто я и вправду повернулся спиной к своим людям, которым вечно суждено оставаться бедняками, с тех пор как я стал управлять этой асьендой, где все только лодырничали. Я вкладывал в это дело всю душу, хоть и самому себе не признавался, что было у меня на сердце! Но разве я не повторял уже тысячу раз, что нахожусь здесь только из-за Сесилио, только из-за него одного, и до тех пор, пока он жив?! И ждать мне, видно, недолго осталась! Но так или иначе, а правду не скроешь, я стоял и слюни глотал, пока Эль Мапанаре говорил верные вещи. И молчал я поэтому, а не потому что хотел показать, будто его презираю, как я старался доказать самому себе, и вот и позволил ему сказать больше, чем надо. Ясное дело, что этот бандит не может принадлежать к нашим, да и я никак не подхожу к его сброду. Но вот эти пеоны, которые молча слушали его, может, они те самые, которым я читал газеты?.. Ведь приходили рабы из других асьенд, и кто знает, не слушали ли они в одну из ночей газету, в которой было написано для таких, как они, голодранцев, вступивших в единоборство с мантуанцами. Мантуанцы! Почему теперь это слово не звучит для меня так ненавистно, как прежде? Совсем недавно дон Сесилио сказал, что войну развяжет злобная ненависть людей и будет этой злобы столько, что, может, ничем ее и не утолишь. Где же теперь моя прежняя неприязнь и куда я ее растерял? Уж не потому ли, что мне рассказал Сесилио в прошлый раз? И уж коли говорить правду, мне следовало бы затаить злобу, как только я услышал всю эту историю, — ведь меня вышвырнули из родительского дома, как грязную тряпку, — злобу к тогдашним хозяевам, да и к нынешним; они поступили бы точно так же, как и те, родись под их кровом сын Лихого негра! Но почему я перестал их ненавидеть? Неужто все уголья превратились в пепел?»
Мысли Педро Мигеля внезапно были прерваны появлением Луисаны, которая выехала из-за поворота дороги прямо напротив него. Педро Мигель, сделав вид, что он очень торопится, дал шпоры коню, желая проехать мимо.
Луисана, тоже ехавшая верхом, придержала свою лошадь и обратилась к Педро Мигелю:
— Разве мы не договорились с тобой, что ты будешь ждать меня у конторы, чтобы оттуда поехать вместе в Ла-Фундасьон-де-Арриба? Ведь мне нужно туда!
Луисана проговорила это спокойным тоном, но Педро Мигелю послышался упрек в ее словах, и он резко ответил:
— По правде сказать, я совсем забыл, что обещал вам, сеньорита. Но вы и без меня можете посмотреть свои владения, когда вам заблагорассудится, — они в полном порядке и все на том же месте, где и были.
— Неужели? — улыбаясь, спросила Луисана, — а я-то думала, что ты возишь их с собой в кармане!
— Знаете, что…
— Что ты встал сегодня не с той ноги. Я это вижу. Да вдобавок я знаю, что ты давно не в духе. Мне об этом рассказывал дядя Сесилио,
— Я не говорил про неудовольствие, — еще больше раздражаясь, возразил Педро Мигель.
— Нет, конечно. Я знаю. Это я сама так выразила твои мысли, потому что мне хочется, чтобы ты, Дичок, выкинул из головы свои глупые штуки.
Вот уже много лет, как Педро Мигель не слышал, чтобы кто-нибудь называл его прозвищем, данным ему в детстве. И теперь оно вызывало у него воспоминание незабываемой картины далекого детства.
Луисана, заметив, как лицо Педро Мигеля просветлело, поспешила добавить:
— Кроме того, ты сам виноват в том, что я вмешиваюсь в дела асьенды. Разве ты не повторяешь без конца, что находишься у нас только ради Сесилио? К несчастью, я не могу надеяться, что он проживет долго, и, как сам понимаешь, должна вникнуть в дела, с которыми мне, может, завтра же придется столкнуться.
— У нас всегда найдутся люди, которые сделают это за вас, — ответил Педро Мигель.
— Может быть, — протянула Луисана, чувствуя, что завладела положением. — Отчего им не найтись?
— Известное дело, — буркнул Педро Мигель с безразличным видом.
Однако сам он, не отрываясь и впервые не опуская глаз, смотрел в лицо Луисаны, красневшее от его взгляда.
Педро Мигель не умел копаться в своих чувствах и выражать их словами. Но уж таковы простые, бесхитростные люди — одним своим молчаливым взглядом они могут излить всю свою душу, — так сразу проливается кувшин, выпавший из рук рассеянного человека.
И вот в подобную минуту, быть может, страшась этого безмолвного взгляда, Луисана нарушила молчание:
— Да, Педро Мигель! Чуть было не забыла! Что это за человек разъезжает здесь на сером муле? Вот уж третий раз, как я встречаюсь с ним, и сейчас, кажется, он скакал прямо из конторы?
— Это один бродяга по прозвищу Эль Мапанаре.
— Ого! Да это сразу видно по его лицу!
— Вы говорите, что уже не раз встречали его в этих местах? — переспросил Педро Мигель.
— Не далее как вчера.
— А-а! Это он приезжал ко мне, и так как не застал, то снова заявился сегодня.
— Но если ему нужен ты, зачем он столько времени ехал за мной?
— Как! У него хватило столько наглости?!
— Ну, может, мне показалось, что он специально следит за мной, может, мы просто ехали в одну сторону? А вот сегодня он проехал мимо.
— Проехал мимо, а у вас страх еще с лица не сошел.
— У меня? Это скорее на твоем лице написан страх. Послушайте, сеньорита, — проговорил Педро Мигель, стараясь унять охватившее его волнение. — Я не люблю вмешиваться в чужие дела, потому что каждый сам знает, если он не ребенок, что должен делать и как, да к тому же я не любитель давать советы, когда их не просят, да и не мне давать советы.
— Полно, оставь это предисловие, я уже догадываюсь, о чем ты хочешь сказать…
— Смейтесь сколько вам угодно, вон, я вижу, вы опять улыбаетесь, но смейтесь не смейтесь, а когда ваш брат находится в таком положении, я осмелюсь дать вам совет: оставьте эту вашу привычку ездить одна по этим горам. Хоть и говорит дон Сесилио, что женщины должны уметь сами постоять за себя, но, как я ни уважаю его высокое мнение, я все же очень советую вам (снова повторяю, ради вашего брата) оставить свои поездки. Сейчас, как говорится, не до жиру — быть бы живу. Этот негр, с которым вы только что повстречались, запродал душу дьяволу и, может, уже взбунтовал людей, как он мне сам об этом говорил.