Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
– Я беру! – заорала я, как ненормальная вместе с Шарлоттами.
– Выбирайте одного! – прогнусавил Сен-Жермен, - Или идите на плаху!
– Но вы же сказали: «Два по цене одного», - тут же запротестовала я.
– Не было такого! Смеешь сомневаться в наших словах, взбалмошная девчонка? – в ответ заорал Фальк.
– Но вы же сказали!
Что ж, Гвендолины так просто не сдаются.
– У тебя и на одного благородства не хватит! Выбирай кого-то или умри!
Затянутые в разговор, мы и не заметили, как Гидеон и Бенедикт уже слетели с коробов и кидались друг на друга со световыми мечами из «Звездных войн». Когда мечи отлетели в
– Не Рубин, а наказание! – кричал Фальк, все сильнее начиная напоминать мне мадам Деверо с ее инструкциями по эксплуатации чайного сервиза.
– Казнить ее! – истерично поддакивал ему Сен-Жермен, то и дело, тыча в меня пальцем и пытаясь глазами найти то, чем можно было бы на меня замахнуться.
– Выбирай одного! – присоединились к ним Гидеон и Бенедикт, даже не отрываясь от драки.
– Но «два по цене двух», - крикнула я…
И вынырнула из сна, понимая, что все еще еду в карете до Манор-Хауса, уже маячившего на горизонте.
Когда мы приехали, Бенедикт тут же скрылся в глубине дома, от того большую часть времени, я его даже не видела. Он сидел то в библиотеке, то в кабинете и не подпускал меня туда ни на шаг, взяв с Джорджа (что за верный слуга!) клятву, что меня не пропустят. И лишь под вечер, он начал ходить за мной попятам, стараясь разговаривать на отдаленные от «будущего» темы. И я всячески его в этом поддерживала.
– Все слуги явно уверены в том, что ты скоро меня убьешь, - усмехнулась, в очередной раз наблюдая, как одна из девушек уже пятый раз протирает зеркало напротив нас, уже и без того сияющее словно хрусталь. Скоро дыры появятся от ее стараний.
Девушка то и дело бросала на нас заинтересованные взгляды, но тут же смущенно отводила глаза, явно не ожидая того, что я за ней наблюдаю. В пятый раз! У нее что, память как у рыбки – один круг и новая жизнь?
– Я подумаю над этим. Если найду причину, - усмехнулся в ответ Бенедикт, который явно не замечал бесплодные попытки слуг узнать что-то новенькое, чтобы стать ценным распространителем слухов о своих господах.
– Серьезно! Причин, я думаю, предостаточно.
Да взять хотя бы частые появления в этом времени Гидеона.
– Не знаю ни одной. И не стоит меня просвещать, жемчужина, - просто ответил Бенедикт, явно наслаждаясь этим разговором. В проеме показалась экономка и тут же скрылась вместе с шумом, который она издавала, когда тряпкой пыталась выгнать всех скопившихся вокруг «любопытных».
Правда, даже она не могла сотворить чудо и заставить весь дом замолкнуть. Почему-то в голову мне пришло, что все эти люди совершенно распоясались, что «пряник» должен, в конце концов, закончиться и перейти в «кнут». И это для человека демократии и абсолютной человеческой свободы! Прекрасно, теперь я точно вжилась в свою роль благородной леди. «Дикарка» внезапно ушла в леса.
– Устроим им представление? Пусть наши дорогие друзья, что так любят собирать слухи, умрут от радости! – воскликнула я, вскакивая на ноги. Абсолютно дикая идея заполнила весь мой разум – совершено ни к чему. Глупое занятие. Но кто мы, если не вечные дети? Неумно называть себя стариком в 17 и вести себя так, словно все уже позади.
– Что ты задумала?
– Пусть считают, что все так и есть. Пусть пугаются, ведь знают, что за ссорами следует. Как же глубоко будет их разочарование! – я напустила на себя абсолютно грозный вид, и теперь старалась смотреть на Бенедикта, изображая
– Разочарование? Да что вы знаете о разочаровании, падшая? – спокойным и безразличным тоном ответил мой муж, даже не отрываясь от книги. Лишь уголки его губ выдавали эту странную игру.
– Еще не упала ниже вас, мой лорд.
Я повела плечами, всем своим видом показывая, что плевать я хотела на его слова.
– Женщина! Да вы распутнее меня! И как у меня только хватило ума на Вас жениться? – Бенедикт демонстративно покачал головой и отложил книгу в сторону, пока я стояла как вкопанная, стараясь не рассмеяться в голос от этой глупой и совершенно детской затеи, которая явно ни к чему хорошему бы не привела. Но эти дни были такими тяжелыми, чтобы их вынести, что нам просто было необходимо хоть как-то расслабиться.
– Ну, вот ума и не хватило, чтобы не жениться!
Вставая с софы, Бенедикт случайно задел чашку с чаем и та разбилась о плитку так громко, что диву можно даться, откуда в такой маленькой изящной вещи было столько шума. Это расточительно, но слуги за спиной тут же зашушукались, прячась по углам.
– У меня это даже в голове не укладывается!
– Конечно! Где укладываться, когда голова маленькая?!
В конце концов, мы устроили веселое представление. Кричали друг на друга как безумные и, наверное, теперь прослыли самой ненормальной парой на всем белом свете. Но зато мы смеялись как дети, когда закрывали дверь спальни, оставляя позади не на шутку испуганных слуг, явно думающих, что мы могли разгромить весь дом.
– Наивные… - прошептал Бенедикт мне в ухо и его горячее дыхание тут же вызвало во мне кучу эмоций. И, сама себе не подчиняясь, я прижалась к нему всем телом, заключая его в объятия. И это не смотря на всю злость и ненависть, что все еще грызли меня изнутри – ночная выходка навсегда останется самым нелепым пятном моей жизни.
– Шарлотта, - взволнованно сказал он, но его руки в ответ обвили мою талию, еще больше разогревая воздух вокруг нас. Я же не желала ничего говорить – все, что мне было нужно – это секунда полной жизни – мне так хотелось вдохнуть ее всей грудью, заполнить ею легкие до отказа. Поэтому я просто прижалась губами к его губам. Он ответил не сразу, но вскоре уже я была прижата к стене, пока он яростно, словно от этого зависела вся его жизнь, целовал меня в шею, спускаясь все ниже, обводя языком ключицы, завораживая своим танцем. Его губы оставляли ожоги, но ожоги сладостные – я загоралась словно спичка. Отпустив ярость, потянула его на кровать, на ходу стягивая с него рубашку.
– Шарлотта, - начал он, но я остановила его прежде, чем что-либо испортил.
– Ох, замолчи и просто поцелуй меня.
И это было явным открытым приглашением. Через мгновение умелые руки Бенедикта уже расшнуровывали корсет и стягивали с меня все элементы платья, оставляя голую кожу касаться ветра, гуляющего по комнате.
– Ты такая красивая, - прошептал он, притягивая меня к себе и продолжая целовать со всем пылом и огнем, что горел в нем так же, как и во мне. И это уже не было «поцелуем, который шепчут» - это был крик о помощи, такой мощный, что его мог бы услышать весь мир. Его руки блуждали по моему телу, уже изученному им, но столь же любимому, как и прежде. И я отвечала тем же, чувствуя, как напрягаются его мышцы под моими пальцами, как он вздрагивает и стонет мне в ухо, на секунду останавливаясь, а затем продолжая целовать мою шею.