Беглые в Новороссии
Шрифт:
– Что, бабушка, там у вас такое?
– пугливо спрашивали голоса из-за ограды.
– А у вас, братцы, что? Ох, напугали, окаянные! Несчастье стряслось!
– Ворота заперты, и никого не видно со двора...
– И тут двери кругом заперты...
– Ды ты, тетка, отбей чем-нибудь!
– Чем же отбить?
– А где барин?
– Не знаю. Тут чедеса были, да и только...
– Ты дверь выставь на балкон, замок дверной отопри, а замазка и так отскочит...
Домаха успешно выставила дверь на балкон.
–
– суетливо кричали голоса из-за ограды.
Домаха явилась с простынями, осмотрелась, что разбойников нет, и наскоро передала, что случилось ночью в доме. По ее словам, все внутренние комнаты были заперты, и барин в доме не откликался.
– Боюсь, как бы не убиться, братцы...
– Не убьешься! получше свяжи, тогда и нам отворишь двери и ворота, невысоко...
Старуха связала толстым жгутом простыни и стала прикреплять их к балконным перилам. В это время со степи показался верховой. Ничего не подозревая, он тихо подъехал к воротам. Это оказался рассыльный местного откупщика. Он слез с лошади.
– Здравствуйте, братцы!
– Чего ты?
– К приказчику.
– Погоди, ты видишь, что у нас делается! И приказчика не найдешь...
Ему рассказали, в чем история.
– Где же ваш барин?
– спросил удивленный рассыльный.
– Где? А бог его знает где...
– Да я его встретил под Андросовкою!
– Как под Андросовкою!
– Именно же под Андросовкою; в коляске на ваших конях и поехал; должно статься, рано выехал! И ваших коней и коляску знаю; только кучер, пожалуй, что и не ваш. Волосатый такой. Еще полковник высунулся и поглядел на меня; а я ему шапку снял.
Батраки переглянулись. Что за притча! Задумалась и Домаха.
– Куда же это он поехал?
– Не знаю; с ним и ваша-то, знаете?
– А! в самом деле, братцы, где наша Оксана? да где и остальные!
– Не замайте, не мешайте!
– говорила старуха, привязывая простыни к балкону и мостясь перелезать через перила.
Охая и крестясь, она перевалилась за балясы, повисла на воздухе и благополучно стала спускаться вниз. Шутки смолкли. Все чуяли узнать что-то недоброе.
Домаха спустилась наземь, перекрестилась еще раз и отперла ворота. Все гуртом вошли во двор, ошарили все углы, кухню, сараи; нашли очумелых от страха пленников в погребу, освободили их, вывели на воздух.
– Кто это вас?
– Милороденко, братцы! Ох, господи спаси и помилуй! Господи, спаси...
– Как Милороденко? Откуда он взялся?
Приказчик и Антропка первые оправились и стали ругаться.
– Это же он и есть окаянный, Аксентий-то наш, что барин у немца нанял; это и есть Милороденко, что господа у Небольцевых толковали и что суд его разыскивает! Он у нас и жил...
– Снял же я живодеру этому шапку! Да не нарядить ли вам за ними, ребята, погоню?
– сказал рассыльный откупщика.
– Да, ищи теперь ветра в поле!
– Однако же, что
Расспросили еще раз Домаху, взломали двери с парадного крыльца, вошли осторожно, осмотрели все комнаты. Все на своих местах. Подошли к кабинету; двери заперты и без ключей.
– Надо ломать двери...
– Надо.
– Кузнеца сюда!
Явился кузнец, тот самый батрак, что Левенчука когда-то защищал. Руки его дрожали. Долото не попадало в щель. Сломали замок превосходной лаковой дубовой двери, вошли в кабинет и сперва за запертыми внутренними ставнями ничего не разглядели. Отперли ставни, отдернули полог - и судите, каково было общее изумление, когда на кровати оказался связанный и с заткнутым ртом полковник.
Его освободили. Измученный и нравственно убитый со стыда и злости, он долго не знал, что говорить и делать; наконец, наскоро расспросил каждого, что с кем было, отпустил всех и остался с приказчиком и с Самуйликом.
– Так и лошадей нет?
– спросил он, опустив голову и кусая до крови ногти.
– Уведены-с тоже...
Панчуковский быстро подошел к столу, увидел вскрытый потайной ящик, разбросанные бумаги, ухватился за голову и упал без чувств... Кое-как его оттерли, дали воды напиться.
– Все погибло, все погибло!
– кричал он, как ребенок, и бился об стену.- О боже, боже, все погибло! Лошадей, хоть каких-нибудь лошадей! Садитесь верхами, скачите, ищите их! у меня украдены все деньги... все!
Новый ужас обнял дворню. Забыв тревогу, усталость и недавний страх, все, кто мог, вскочили на машинных, даже малоезженных табунных лошадей и поскакали.
– Десять тысяч целковых тому, кто найдет их и воротит мои деньги! кричал Панчуковский с крыльца, бегая то в конюшню, то за ворота.
Написаны повестки в стан, в суд, в полиции трех соседних городов.
К знакомым и к приятелям посланы особые гонцы.
Панчуковский взошел наверх. Комната Оксаны была пуста.
"Разом какого счастья лишился я!
– подумал полковник.- Говорят, что человек идет в гору, идет и вдруг оборвется... И правда!.."
Полковник бродил по дому, проклинал весь мир, звал к себе поодиночке всех, кто еще возле него остался, советовался, кричал, сердился, делал тысячи предположений, рвал на себе волосы, беспрестанно бегал на балкон, смотрел в степь, наводил во все стороны ручную подзорную трубу и плакал, охал, как малый ребенок.
Из посланных некоторые воротились к обеду, другие к вечеру, третьи вовсе еще не воротились. Ответ был один: никто ничего не открыл. Беглецы ускакали без следа.
На рассвете длинной темной ночи, в которую никто в доме и во дворе полковника не заснул ни на волос, к крыльцу Панчуковского с громом подъехал экипаж.
– Немец приехал! Шульцвейн!
– сказал кто-то, вбегая к полковнику, который лежал, обложенный горчичниками, в постели. На столе стояли склянки с лекарствами. Доктор сидел возле.