Бегом с ножницами

Берроуз Огюстен

В конце концов у тебя обязательно все получится

Когда мне исполнилось семнадцать, а Натали восемнадцать, мы с ней сняли квартирку в Саут Хэдли, штат Массачусетс. Натали поступила в общинный колледж Холиока, и мы поселились поближе к нему. Она вдохновила меня попробовать сдать экзамен за среднюю школу экстерном. Я попробовал и сдал. Это было совсем не трудно, поскольку вопросы были примерно такие: «Назовите по буквам слово «кот». Потом я тоже поступил в общинный колледж.

На медицинское отделение.

Чтобы было, на что

жить и чем платить за учебу, я подал несколько заявлений и получил целую кучу студенческих займов и грант Пелла. Значительную часть денег я тут же потратил на новую одежду и «фольксваген фастбэк» 1972 года выпуска, который выбрал не за хорошую сохран-ность механизма, а за то, что он сиял, как новенький, и на нем не было ни единой царапины.

Самое лучшее в обучении по медицинской специальности заключалось в том, что мне выдали блестящий ламинированный студенческий билет, на котором значились мое имя и специальность: медицинский работник. Билет я носил в переднем кармане джинсов и по несколько раз в день доставал и разглядывал, напоминая себе, зачем я здесь и чем занимаюсь. Когда скучная лекция по микробиологии совсем уж надоедала, я доставал блестящий кусочек картона, рассматривал свою фотографию рядом со словами «медицинский работник» и мечтал о времени, когда буду парковать собственный «сааб».

Натали трудилась очень упорно, каждый вечер засиживаясь далеко за полночь. Она обучалась по более высокому уровню, чем я, поэтому общих предметов у нас с ней не было. Это значило, что я вынужден был заниматься в одиночестве. Вместо этого я сидел в своей крохотной спальне и печатал рассказы на машинке для уроков английского.

Начальный курс английского был в наибольшей степени посвящен технической стороне языка — глаголам, наречиям, инфинитивным оборотам, двойному отрицанию. Мне это казалось жутко скучным, поэтому я писал эссе по десять страниц, надеясь поразить преподавателя своей одаренностью. Темы были самыми разными: «Моя поездка на ярмарку продукции фермеров из горных районов», «Почему существует так много видов кондиционеров для волос?», «Мое детство было гораздо тяжелее вашего».

К середине семестра стало ясно, что английский я провалю. Впрочем, так же как химию, анатомию, физиологию, микробиологию и даже пение.

Утешало лишь то, что преподаватель английского писал на моих работах: «Замечательно и оригинально, но задание было совершенно другим. Если бы вы смогли сконцентрироваться на основном материале курса, то уверен, это оказалось бы очень полезно для вашего творчества. У вас явный дар».

Преподавательница по анатомии тоже пожалела меня и после экзамена пригласила в свой кабинет.

— Закройте дверь, — распорядилась она, снимая бифокальные очки в поддельной черепаховой оправе и кладя их на стол. Женщина она была решительная, красивая и чрезвычайно умная. Она написала тот самый учебник, по которому мы учились.

Я рассчитывал услышать, что таких способных студентов она еще не встречала. Может быть даже, что в колледже мне делать нечего и можно поступать сразу на медицинский факультет Гарварда.

Вместо этого она

вынула из стопки мою экзаменационную работу и внимательно на нее посмотрела.

— Итак, Опостен. От вас требовалось выполнить следующее задание: «опишите образец А». Вы написали: «Мне кажется, это бугристость болшеберцовой кости. А может, одно из тех отверстий, которые я так и не смог запомнить.

Слава Богу, что существует страховка против врачебной ошибки». Так ведь?

Я улыбнулся собственному остроумному ответу. Она спросила:

— Вы, правда, хотите стать доктором? Или хотите играть доктора в мыльной опере?

Сначала я страшно обиделся, потом увидел выражение ее лица и понял, что она совсем не собирается делать мне гадости, просто ожидает честного ответа на вопрос. Поэтому я ответил:

— Я действительно хочу, чтобы меня уважали, как доктора. И хочу носить белый халат. И звание тоже хочу.

Но... мне кажется, что на самом деле мое место в каком-нибудь шоу.

—А мне кажется, — она откинулась на спинку кресла, — что в вас очень сильно творческое начало. Почему бы вам не заняться чем-нибудь действительно творческим? Английским или театром, скажем?

Плечи мои поникли, а во рту пересохло. Я чувствовал себя полностью уничтоженным. Объяснил, что английский успешно заваливаю.

– —Мне бы очень понравилось писать, но в курсе английского этого совсем нет. Кроме того, конечно, что я пишу самостоятельно. А то, чему там учат, мне совсем не интересно и не нужно. Например, запоминать предложные обороты. Мне не нужны предложные обороты. Казалось бы, в курсе английского должны учить писать. А там этого не делают.

— Вы должны пройти массу вещей, которые вам не нравятся и которые не считаете для себя нужными. До курса английского сочинения идет грамматика. Это как в строительстве. Сначала закладывают фундамент, а уже потом строят, строят и строят.

— Наверное. — Я знал, что она права, но знал и то, что просто не создан для обучения. Даже в колледже. Парадокс заключался в том, что я очень хотел учиться в колледже. Однако для этого мне требовались навыки занятий и знания, которые я должен был получить в старших классах школы.

Такая вот незадача.

Поэтому еще до конца семестра я ушел из общинного колледжа Холиока.

А через неделю после моего отчисления, вечером, когда мы с Натали были дома, в своей маленькой квартирке, позвонила мать и сказала, что должна меня увидеть. Приедет за мной через час.

— Зачем? В чем дело? — заволновался я.

— Все расскажу при встрече, с глазу на глаз.

Так же неожиданно, как торнадо срывает крышу с дома и оставляет обитателей рассматривать облака из развалин того, что еще недавно было гостиной, все закончилось.

Я больше не собираюсь иметь дело ни с доктором Финчем, ни с кем бы то ни было из членов этого семейства.

Мы сидели в ее машине, в том же самом старом коричневом фургоне «аспен». Она курила все те же сигареты «Мор», я, как всегда, — «Мальборо лайт». Мать выглядела совершенно спокойной, даже скучной. И совсем не казалась ненормальной.