Бегущая против волны
Шрифт:
— Алена, я серьезно тебя спрашиваю. Или я позвоню его матери, и тогда…
— Этого еще не хватало!
Алена выскочила из-за стола и убежала в свою комнату. Ирина домыла посуду и уже в другом, более уравновешенном состоянии пошла к дочери.
Та лежала на кровати и слушала музыку на DVD. Ирина, мягко ступая, подошла к кровати и села рядом.
— Доча, я больше не буду так бурно реагировать, — пообещала она, прикоснувшись ладонью к ее руке. — Давай поговорим! Сделай, пожалуйста, потише.
Алена нажала на пульте кнопку — выключила плеер.
— Я примерно представляю, что ты ему купила. Меня после этих стрингов уже ничем
Алена фыркнула, покраснела и отвернулась к стене.
— Аленушка, я тебя вполне понимаю. В твоем возрасте хочется выглядеть старше, взрослее. Все через это проходят. И я такой же была в седьмом классе. Помню, как однажды заявилась в школу с выщипанными бровями. Это Наташка Сидоркина, подружка моя, постаралась. Я, говорит, слегка подправлю линию, а то у тебя какие-то кочки вместо бровей. И так она меня красноречиво убеждала, что я согласилась на эту экзекуцию. А Валентина Павловна, наша классная, сразу заметила.
— И что дальше? — повернулась Алена, с интересом глядя на мать.
— Мудрая была наша классная. Царствие ей небесное. Умерла в позапрошлом году. Собрала нас в тот же день на классный час и рассказала случай из своей юности. Хочешь послушать?
— Угу.
— Было это после войны. Трудно жили тогда люди, особенно в селе. Но молодость на то и молодость, что не замечает никаких трудностей. По вечерам девчонки на танцы бегали, вот как сейчас вы на свои дискотеки. А у Вали — тогда ей пятнадцать лет исполнилось — из нарядов только одно креп-жоржетовое платье, из материнского перешитое. Прибегают однажды подруги, зовут на танцы, а платье-то мать, как назло, недавно выстирала — мокрое на веревке висит. Валя в слезы, ведь она мечтала встретиться там с парнем, которого любила. Что делать? Тогда одна из подруг придумала: попросить у своей старшей сестры, что в городе жила, красивое платье из панбархата. Сестра как раз приехала с мужем в отпуск и платье привезла. Побежали они к этой подруге и уговорили ее сестру дать на один вечер платье. Надела Валя это шикарное платье, а ноги-то в стоптанные туфли обуты. Не смотрится платье с такими туфлями. Тогда старшая сестра расщедрилась и предложила свои замшевые туфли на каблуках, а в довершение ко всему еще и прическу модную соорудила на Валиной голове. Подружки от зависти чуть не лопнули. Такая мадам получилась из Валентины — старше своего возраста лет на десять. Вот пришли они на танцплощадку, встали в уголок, ждут, что дальше будет. Музыка играет, всех приглашают, а Валя все одна стоит. Так и простояла весь вечер. А парень, которого она любила, другую пошел провожать. Видно, побоялся подойти к расфуфыренной мадам.
— И все?
— Все. История вроде простая, но поучительная. Не торопи время, будь собой, такой, какая ты есть, ведь именно за это тебя и любят.
— По-твоему, она должна была на дискотеку, ой, то есть на танцы, в стоптанных тапках и халате идти, если платье выстирали?
— Зачем преувеличивать? Я бы предпочла дома остаться, чем во взрослый наряд одеваться. Или у подруги что-нибудь попросила, но по своему возрасту.
— Мама, неужели ты подумала, что я в этих идиотских стрингах буду ходить?
— Нет, конечно. Но сам факт…
— Да это же прикол, как ты не понимаешь?
— Но с нехорошим подтекстом.
— Как все запущено у этих родителей, — вздохнула Алена и встала с кровати. — Успокойся, мамуля, никаких текстов и тем более подтекстов я не допущу. Да он боится за руку меня взять,
— А все-таки, что ты ему подарила? — лукаво спросила Ирина.
— Но ты же догадалась, — также лукаво ответила Алена и упорхнула в гостиную.
В больничном вестибюле Ирина столкнулась с Истоминым. В сопровождении двух мужчин он вышел из коридора клиники, куда как раз направлялась она.
— О! Какими судьбами? Добрый день, — остановился Истомин, широко улыбаясь и разглядывая ее с жадным интересом.
— Здравствуйте, — сухо отозвалась Ирина, не желая вступать в разговор.
— А по весне вы согласно законам природы расцветаете. Приятно взглянуть, — продолжал он улыбаться. — У вас тут кто-то из родственников?
— Нет. Знакомый.
— Знакомый? Хм. А у нас здесь начальство. Вот идем, так сказать, с оперативки. Постойте… А случайно, не Сергей ли Владимирович ваш знакомый? — уставился он на Ирину с выражением снисходительной иронии.
— Возможно. Извините, я тороплюсь.
Ирина обогнула стоящего на пути Истомина и поспешила на второй этаж.
Она постучала в дверь палаты и затем осторожно вошла, хотя и не слышала отклика на стук. Дубец лежал, повернувшись головой к стене. В палате больше никого не было.
— Сергей Владимирович, — вполголоса позвала Ирина.
Он повернулся к ней, и счастливая улыбка озарила его лицо.
— Ирочка, милая, вы пришли, — по-детски радовался он, — а я уже отчаялся, думал, что больше не увижу вас. Я ведь звонил Эльвире Евгеньевне. Она что-то придумывала на ходу, чтобы оправдать ваше отсутствие, но я понял по-своему. А вы взяли и пришли. Как прекрасно с вашей стороны! Присаживайтесь, что же вы?
— А где Вера Ивановна?
— Я уже почти без нее обхожусь. Она по утрам бывает, помогает мне, а после двенадцати уходит.
— А я вот тут принесла кое-что. Не знаю, понравится ли вам, — засмущалась Ирина.
— А что такое? — живо отозвался он.
— Да вот оладьи с утра пекла. И решила вам принести. С земляничным вареньем.
— С земляничным? Моим любимым! Ну-ка, ну-ка! М-м, что за аромат! Нас тут, конечно, кормят всякой выпечкой, но, по-моему, с вашими оладьями ничто не сравнится.
— Да вы сначала попробуйте, а потом уж хвалите, — рассмеялась Ирина. — Я сейчас помогу вам, руки только сполосну.
Она умчалась в ванную, вскоре вернулась и помогла ему сесть на кровати, подложив под спину пару подушек. Взяв со стола специальный поднос-подставку, устроила его перед Сергеем Владимировичем. На поднос поставила тарелку с оладьями и баночку с вареньем.
— Только я один есть не буду. Присоединяйтесь. Кстати, на подоконнике стоит чайник. Можно вскипятить чай.
Они ели оладьи, запивая их свежезаваренным чаем. Ирина удивлялась себе и этой непринужденной, почти домашней обстановке, что объединяла их, делала пусть и не совсем близкими, но уже не чужими людьми. Внутри у нее — она это хорошо ощущала — не было прежней отчужденности и высокомерного равнодушия, наоборот, появилось нечто похожее на женский интерес, чувственный, сокровенный. Она украдкой приглядывалась к нему, к его движениям, осторожным, замедленным из-за болезни, но все же характерно мужским — тяжеловато-скупым, без суетности и прочих бабьих ухваток. Ее подкупал взгляд Дубца, острый, внимательный, даже чуткий, улавливающий ее настроение, почти читающий мысли.