Бегущая против волны
Шрифт:
Она, вообще, была склонна больше оправдывать людские поступки, нежели обвинять и выносить жестокие вердикты. Это было созвучно ее доброй натуре, ее взглядам и мироощущению. Она и мужу нашла оправдания, простила и отпустила навеки, найдя в Себе изъяны, обвинив себя в его уходе.
Завтра день рождения Сергея Владимировича. Ирина поймала себя на том, что не может называть его просто Сергеем. Одно дело, когда человеку двадцать семь, и совсем другое, когда… Она улыбнулась своим мыслям. Ну и бросает же ее судьба — то в трепетные объятия мальчика, то в искушенные, уверенные руки старика. Из огня да в полымя. Впрочем, зачем утрировать? И Сережа — далеко не мальчик, и Сергей Владимирович —
«Сколько это будет продолжаться, думала она с привычной болью. Наступит ли исход ее мукам?»
Тряхнув головой, она силой воли переключилась на завтрашнее торжество. Надо будет купить красивый букет, но не чопорный и претенциозный, а какой-нибудь более естественный, нежный, например, из белой и лиловой сирени. Нет, у сирени сильный запах. Не дай бог, еще вызовет аллергию. Ну тогда хризантемы? Недавно она видела в цветочном магазине необыкновенного оттенка махровые хризантемы — розовато-кремовые, с пурпурной серединкой.
Нет, не пойдет. Для многих людей хризантема — символ печали. Лучше не рисковать. А может, не мудрствуя лукаво купить как обычно розы, да и успокоиться на этом? И в самом деле, чего ей ломать голову, как невесте с выбором подарка жениху? Кто она ему? Возлюбленная? Но признаний как таковых еще не было. Она усмехнулась над своими жалкими попытками определиться с собственным статусом. Боже, какая она суетная бабенка! Мельтешит, из кожи лезет, чтобы соответствовать. Но чему? Любовнице богатого бизнесмена? Смех! Никакая она не любовница, а так, сбоку припека. Обыкновенная сиделка. Ходит, ухаживает, книжки читает. И ждет. Ха! Да-да, ждет. Нечего перед собой-то финтить. Ждет, когда больной окрепнет и повалит ее прямо тут же, на больничную койку, определит таким манером ее долгожданный статус. И уж тогда все встанет на свои места.
Ирина едва сдержалась, чтобы не расхохотаться прямо в вагоне, при всем честном народе. Сидевший напротив старичок внимательно посмотрел на нее, и ей пришлось отвернуться, прикрыв рот ладонью. Еще подумает, что перед ним — городская сумасшедшая.
День рождения совпал с праздничным днем, и это было на руку Ирине — не пришлось отпрашиваться с работы. С утра она отправилась в салон — сделала прическу и маникюр, а оттуда — в ближайший цветочный магазин. Поколебавшись немного с выбором между розовыми и пурпурными розами, остановилась все же на пурпурных. Подарок был куплен заранее. С ним как раз проблем не оказалось. Идею ей подсказал совершенно нечаянно сам Дубец. Как-то она читала ему рассказ Бунина «Легкое дыхание», который он хорошо знал, но захотел непременно услышать из ее, как он выразился, «милых уст». Когда она закончила чтение, он долго молчал, прикрыв глаза, потом вдруг спросил:
— А как вы ее себе представляете, Ира?
— Кого? — не сразу поняла она.
— Эту Олю Мещерскую.
— Не знаю…
— Я имею в виду — внешне.
— Наверное, очень юной, хрупкой…
— Вот и я вижу ее такой: юной, совсем девочкой. Но не хрупкой. Мне кажется, что в ней именно то редкое сочетание, которое так привлекает большинство мужчин — детской чистоты с женским совершенством. Помните портрет семнадцатилетней Марии Лопухиной? Он чем-то напоминает вас. Да-да. Многое бы отдал, чтобы вернуться в прошлое и взглянуть на вас во время выпускного бала.
Он умолк, рассеянно блуждая глазами по палате, весь уйдя в свое воображение, рисовавшее, должно быть, этот трогательный образ девушки из прошлого.
Ирине запомнилось из того эпизода царапнувшее сердце чувство, определение которому она не могла
Она постаралась переключиться на сегодняшний день. За стеклом такси, на котором она добиралась до клиники, бежали назад весенние улицы города, скверы и газоны в нежной, недавно пробившейся зелени, чисто промытые первыми дождями площади. В открытое водительское окно врывался майский ветер, и его особый аромат навевал сердечное томление, неясное, грустное. И вновь одолевали непрошеные воспоминания. Какой она была в семнадцать лет? Без сомнения, симпатичной, стройной, нежной, как эта первая зелень за окном. А еще наивной, умеющей различать лишь черное и белое.
Ирина грустно усмехнулась. Какая же она была дурочка! Неужели и Аленка такая же? Нет, она совсем другая. Все их поколение — другое, более практичное, продвинутое, как сейчас говорят. А внешне они с дочкой очень похожи. Она помнит себя в ее годы — такая же тоненькая, легкая, синеглазая. Но в Алене больше кокетства, знания собственной красоты, умения ее показать. Хорошо ли это, плохо ли, Ирина еще не разобралась. Ей, как и всем матерям в мире, мешала субъективность во взгляде на собственное дитя.
Открыв дверь палаты, она сразу уперлась в чью-то мужскую спину. Перед ней стоял мужчина, загораживая проход внутрь. Ее слабого «извините» никто не расслышал — в палате стоял приличный шум. Одновременно говорили и смеялись несколько человек. Ирина дотронулась до плеча мужчины, тот оглянулся и поспешил посторониться. Ирина шагнула вперед и сразу остановилась в растерянности. Дубец был в центре довольно большой группы людей, пришедших его поздравить. Он сидел на заправленной кровати в красивом спортивном костюме и кроссовках, улыбчивый, разомлевший от всеобщего внимания и поклонения. Во всех углах комнаты стояли пышные букеты. На столе красовались бутылки «Хэннеси», фрукты и многоэтажный торт. Возле него хлопотала голенастая секретарша.
— О, Ирочка! Наконец-то! — воскликнул Дубец. — Господа, прошу внимания! — в наступившей тишине он продолжил: — Если кто-то наивно полагает, что здесь празднуется какой-то там заурядный день рождения, то он глубоко ошибается. Сегодня мы празднуем нашу с Ириной помолвку. Вот так.
Он неторопливо встал, подошел к остолбеневшей Ирине, взял букет и сверток с подарком, передал все это стоящему поблизости Истомину и церемонно поцеловал ей руку. Раздались одобрительные возгласы и аплодисменты.
— А вот это я дарю своей невесте в знак нашей помолвки, — он вынул из кармана куртки кольцо с большим бриллиантом и надел Ирине на безымянный палец правой руки.
И вновь — всеобщий гул одобрения, слова поздравлений, рукопожатия.
— Господа, прошу к столу! — игриво и томно проворковала секретарша.
Стульев на всех не хватило. Многие остались стоять на ногах, держа в руках рюмки и тарелочки с тортом. Звучали поздравительные тосты, смех, шутки, остроты. Ирина сидела на кровати рядом с Сергеем Владимировичем в состоянии легкого шока. Вместе с ним она принимала поздравления, благодарила, улыбалась, но делала это машинально, как бы совершая обязательный ритуал этикета, но ее душа и сердце сопротивлялись этому штурму, не готовые, не созревшие для столь серьезного шага. А Дубец, довольный сюрпризом, абсолютно неожиданно для всех, выпил пятьдесят граммов коньяку и теперь находился в эйфории от веселой обстановки, льстивых речей, общения с коллегами, а главное, близости Ирины, которую слегка обнимал одной рукой за плечи.