Бегущая против волны
Шрифт:
В палату заглянул дежурный врач и попросил разгулявшуюся компанию закругляться. Гости начали расходиться. Ирина вышла в коридор, провожая последних из гостей. Истомин, видимо, специально задержался, чтобы сказать с явной издевкой:
— А роль сиделки вам не подходит. Рано вы себя похоронили. Слишком дорогая цена.
— Цена чего?
— Женских иллюзий.
Он пошел вальяжной походкой, что-то насвистывая, а Ирина, проводив его взглядом, вернулась в палату.
Она протерла стол, расставила стулья, перенесла с пола на подоконник вазы с цветами и села на свое обычное место — на стул возле кровати больного.
— Устали? — спросила она, поправляя свесившийся угол одеяла.
— Есть немного, — сознался он. — Ничего, оклемаюсь.
— Вам надо поспать, — мягко сказала она. — А мне лучше уйти.
— Нет-нет. Не уходите. Ира, вы простите меня за такое одностороннее решение. Я насчет помолвки. Сам не знаю, как получилось. Втемяшилось в башку, что женщины любят сюрпризы. Думал удивить, сразить наповал, а вышло как-то неуклюже. Я ведь не совсем толстокожий — видел, как вы побледнели, даже испугались слегка. Ведь так?
— Вообще-то, так. Сразили наповал, — улыбнулась Ирина.
— А что вы мне принесли в том свертке? Можно посмотреть?
— Можно.
Среди подарков, сложенных прямо на полу возле стены, Ирина нашла свой прямоугольный сверток. Она развернула упаковку и показала Сергею Владимировичу подарок — репродукцию картины Боровиковского. Это был портрет М. Лопухиной, вдвое меньше оригинала, в багете под старинную бронзу.
— Какая же вы… — начал взволнованный Дубец, но запнулся от избытка чувств.
— Вам нравится? — неуверенно спросила Ирина.
— Нравится? — эхом отозвался он. — Нет, это слово слишком мелкое, мещанское какое-то. Чтобы выразить то, что я чувствую, всех слов в словаре не хватит. Ведь дело даже не в самой картине, а в вас, Ирочка. Помните, я в первый день назвал вас чуткой ланью? Ваша душа — сверхчувствительный локатор, сонар. Она улавливает самые незначительные колебания, самые слабые импульсы другой души. Слишком выспренно? Пусть. Но иначе мне не объяснить своего восторга. В вас природой заложена целая сокровищница женских достоинств. К сожалению, вы мало цените себя. Впрочем, и это одно из ваших достоинств. В наше время на первый план вышли пробивные, энергичные, суперделовые супервумен. Скромность для них — гнилой товар, которого они даже стесняются, прячут за раскованностью, граничащей с развязностью…
— Сергей Владимирович, — вмешалась в его страстный монолог Ирина, — спасибо за комплименты и вообще за все, но мне пора. Вам сейчас просто необходим отдых…
— Значит, мои откровения восприняты как комплименты, — устало пробормотал Дубец, откинувшись на подушку.
— Нет, я все поняла именно так, как вы хотели. Но меня беспокоит ваше самочувствие…
— Да, вы правы. Мне надо поспать. До свиданья, Ирочка. Жду вас завтра.
Ирина тихонько прикрыла за собой дверь и поспешила в ординаторскую. Там она попросила дежурного врача немедленно зайти к Дубцу и послушать его сердце. Врач не преминул попенять ей на неуместность подобных мероприятий в палате больного. На что Ирина сухо возразила, мол, нельзя такого деятельного человека, как Дубец, безжалостно выключать из жизни, ведь он не подопытный кролик.
В день выписки Ирина бегала по коридорам и кабинетам клиники, взяв на себя все,
— Августа? Это ты?
— Я. Что, не узнала?
— Узнала. Только… Что-то случилось?
— Да, Ирочка, случилось. Пойдем присядем. А то ноги не держат. Не спала всю ночь.
Они сели на скамейку.
— У меня есть немного времени. Скоро должен подойти сын, — с трудом проговорила Августа, борясь со спазмами, сдавливающими ее горло. — Горе у нас. Умер Коля, Николай Андреич. Сегодня ночью…
Она не сдержалась, заплакала, уткнувшись в носовой платок. Потрясенная Ирина обняла ее, не зная, что сказать в такой момент. Так они сидели какое-то время, а потом, видимо, Августа справилась с эмоциями, высморкалась, вытерла слезы.
— Инсульт. Оказывается, аневризма у него была — мы и не знали. Его ведь, как и многих мужчин, к врачам не затащишь. Вот и проглядели такое серьезное заболевание. Ему на местные курорты надо было ездить, а не в Турцию. Помнишь, я тебе про нас рассказывала, ну, что жили параллельно, не вмешиваясь в личную жизнь друг друга, и так далее? Это гордыня, Ирочка. Да-да, самая настоящая гордыня. Нельзя так жить. Я лишь теперь поняла, как он мне дорог. Пусто стало. Плохо. Ох, как плохо!
Она снова затряслась в беззвучных рыданиях. Ирина гладила ее плечо, уставясь в пол и представляя в воображении Николая Андреевича — живого, сильного, уверенного в себе мужчину. Но тут же вспомнилось его страдающее лицо, когда он ревновал свою Августу, бесшабашно веселящуюся в компании Сергея и Леши. У нее потекли слезы.
— Ладно, я пойду, — тяжело вздохнула Августа. — Справка, наверное, готова. Сейчас начнем готовиться к похоронам. Ты звони мне. В жизни так мало людей, с которыми можно говорить по душам.
Они встали, обнялись и разошлись в разные стороны.
Часть III
— С ума сойти, а это еще зачем? Для какой группы мышц?
— Для паховых, — улыбнулась Ирина.
— А-а, понятно. Для вас это весьма актуально. Боже, а это что?
Эльвириным вопросам и восхищению не было конца. Ирина уже час водила ее по особняку Дубца, показывая все его достопримечательности. Теперь они осматривали тренажерный зал, по качеству оснащения не уступающий элитным фитнес-клубам. Эльвира, далекая от спорта примерно так же, как ее муж по части юмора от сатирика Задорнова, с трудом взгромоздилась на велотренажер и неуклюже завертела педалями.
— Слушай, Ирка, а ты хоть пользуешься всей этой хренотенью?
— Иногда. Мне больше нравится беговая дорожка.
— А Владимирыч как, тоже тренируется?
— Нет, что ты! Ему пока нельзя. Правда, на степпере немного ходит.
— Вот на этом? Ну-ка, дай я попробую.
— Только осторожно, не травмируйся невзначай.
— Не боись. Чем я хуже людей-то?
Она зашагала на тренажере, смахивая своим видом на слониху в цирке, тяжело переставляющую ноги с барабана на барабан. Ирина не выдержала и весело рассмеялась.