Бегущая в зеркалах
Шрифт:
– А я, конечно же, в стороне - не миллионер и не профессор. Но с меня причитается - за мной реклама вашего "благодеяния". Мы с Сильвией, как вы заметили, вскоре ожидаем наследника - так что запишите в рекламную группу троих, - поддержал Дани обмен любезностями, а когда гости разошлись по углам, затащил друга в его кабинет и плотно затворил за собой дверь.
– Ну-ка, господин хороший, допрос с пристрастием. Как это понимать? Ты меня хоть бы предупредил. Я твоей милой Ванде чуть в лицо не рассмеялся, когда она женой представилась, думал - шутка. Где Алиса? Что все это значит?
Динстлер неторопливо опустился в кресло и небрежным
– Закуришь? Ну тогда присаживайся, что будешь пить?
Дани опешил - от жеста с зажигалкой, от посадки нога на ногу, от барственного тона...
– Ехи, да ты ли это? Брось дурить, старик! Поиграл в профессора-миллионера, хватит. Разговор серьезный!
– Дани, я никогда не был так серьезен. Просто я очень долго был дебильным мальчонкой и повзрослел сразу, рывком, понял? Принимай меня таким, как есть. Честное слово - это далеко не худший вариант... У меня есть цель, Дани - достойная цель. Конечно же, я мечтаю "облагодетельствовать человечество", как сформулировал Остин, но я хочу и другого - власти. Власти над материей, которая никому пока не дана. Не пугайся - это не цитата из "Фауста" и я не Мефистофель. Я не потребую души взамен красоты, которую научусь давать людям. Я буду дарить ее! Всем! низкозадым вандам, длинноносым йохимам, коротышкам леже, - Динстлер загасил сигару и встал.
– Я ничего не пожалею, Дани, ничего не побоюсь на своем пути...
– Да ты революционер, Ехи! Прямо какой-то "эстетический коммунист": всю красоту делить поровну! Все одинаково совершенно и одинаково прекраснодушны! Восхищают меня утопии, но я боюсь утопистов-фанатиков. Чуть что - за топоры, инакомыслящих рубить. То есть, по твоему, "длинноносых" и "вислозадых"!
– Дани, не стоит передергивать. Я знаю какая тонкая, порой едва различимая грань, разделяет добро и зло. Но зачастую ухватить это "доброе, светлое", этот прометеев огонь удается лишь тому, кто вплотную подобрался ко злу, вырвал добычу прямо из его алчущей пасти. Я готов рисковать и жертвовать. Готов стать изгоем, мучеником, готов испытать власть славы и обольщение богатством. Мне никуда не деться! Прости, Дани: я уже "зомби"!
– Кажется, я начинаю потихоньку понимать...
– задумался Дани. Извини, что навалился с вопросами. И с этим... ну, про мадмуазель Грави... Прости, - Дани протянул руку и друг ответил крепким пожатием.
– Мы стали взрослыми, стали другими, но будем друзьями, ладно, Дюваль?.. А мадмуазель Грави от меня ушла. Мы жили вместе, но не как муж и жена - по-братски... Я не разу не поцеловал ее. И однажды утром я проснулся один.
– И не мудрено, - язвительно заметил Дани, не воспринимающий идею "братской любви", но тут же спохватился, поймав тяжелый взгляд Йохима.
– Никогда, понимаешь никогда больше не говори об этом, если не хочешь потерять меня. И еще одно, Дани... Попрошу тебя о мелочи - глупость, должно быть... Но - будь добр, не называй меня "Ехи". Это..., - он недоуменно пожал плечами, - как-то не по мне. В общем - мне никогда не нравилось имя, которым наградила меня Корнелия. Звучит расхлябанно... Про Ванду ты знаешь, - с облегчением продолжил Динстлер другим тоном.
– Мы были помолвлены в год нашей с тобой поездки во Францию. Она мой соратник, единомышленник, мы идем к нашей цели в одной связке, как альпинисты по высокогорному леднику... К тому же, Дани, это пока секрет, но, кажется, месяцев через пять-шесть мы
– Здорово! Значит детская - не причуда дизайнера. Поздравляю!
– Дани бросился другу на шею, но привычного объятия не получилось: вместо сутулого худого хребта под обнимающими ладонями Даниила обнаружились крепкие, не склонные расслабляться мускулы.
3
– По-моему, первый прием прошел отлично. Кажется, профессор пожалел о своей щедрости, осматривая наши аппартамен
ты, - Ванда довольно болтала, снимая тампоном макияж перед
трюмо в новой, темно-синей спальне.
– Особенно его потряс
твой кабинет. Ручаюсь, он подумал: это уж слишком! Ты действительно отгрохал себе грандиозную библиотеку и это техническое оборудование - оно здесь никому и не снилось! Не пойму только, почему ты выбрал для себя комнату с окнами на виварий?
– Именно для того, чтобы всегда смотреть на бегающих там собак. Я устал, милая, пора спать, - забрался под атласный стеганый пуховик Динстлер.
Ванда, превратившаяся из рыженькой девчушки в зрелую, цветущую блондинку, расчесала залаченные пышные крендельки, короной возвышавшиеся на макушке. Спать в бигуди необходимости теперь не было - в новом доме имелась прекрасная сушилка для волос. Синий гипюр ночной рубашки специально подобранной в тон обстановки спальни, запах дорогой парфюмерии, следовавший за Вандой соблазнительным шлейфом, поднимали настроение. Она чувствовала себя состоятельной дамой, вплотную приблизившуюся к тем кругам, о которых когда-то вычитывала сплетни в светской хронике. Да и муж не обманул ожиданий - он несся вперед как курьерской экспресс, ее возмужавший, не перестававший удивлять Готл.
...После того как в Граце молодожены обменялись обручальными кольцами перед регистрирующим брак чиновником муниципалитета и выпили в маленьком ресторанчике по бокалу шампанского, Ванда, вкрадчиво заглядывая в глаза мужу, попросила:
– Обещай, дорогой, сделать мне маленький подарок... разреши называть тебя Готлом. Понимаешь - Йохим - не твое имя, какое-то нелепое, громоздко-провинциальное. А Готтлиб - имя гордое - для человека напористого и удачливо - "любимец Бога!" Ты зря смеешься - я кое-что понимаю в мужчинах. Но для меня ты будешь Готл - правда мило и аристократично?
– Мне все равно, киска. Пожалуй - ты права. Только при посторонних, пожалуйста, без излишней нежности. Сдается мне, что наш образ жизни не будет слишком уединенным, - пообещал Динстлер.
Ванде не хотелось выключать свет - так шикарно было все в этой новой спальне, так приятно ощущать себя хозяйкой большого комфортабельного дома, потрясшего сегодня гостей, и притом - законной женой! Женой и соратницей человека, которому все прочат блестящее будущее. А ведь кто бы мог подумать! Ванда вспомнила ночь на чердаке сарая, своего нелепого ухажера и ощущение жизненной неудачи, завершившее тот дурацкий пикник.
– Готл, здесь такая же синяя темень, как там, на чердаке - ты помнишь?
– Ванда засмеялась.
– Ты как мышонок прятался от всех в укромном уголке, а тут явилась я и лишила тебя невинности!
– Ты что-то путаешь, крошка, - муж протянул руку и спустил с
ее плеча кружевную бретельку.
– Ты заманивала меня весь день
этими пухлыми плечиками, загорелыми коленками. Я поджидал тебя там, на сеновале, пока вы целый час болтали с этой... как
ее там?
– Мартой...
– нерешительно напомнила Ванда, уже