Бегущая в зеркалах
Шрифт:
"Значит, моя душа никому не нужна. Уцененный товар. Значит вообще все не так!" Йохим без сил опустился на кровать и даже не понял, что мгновенно погрузился в сон. На самое его темное дно...
7
...Автомобиль несся по мокрому шоссе, унося Алису прочь от города. Она убегала, с силой сдерживая руль, стараясь не думать, не чувствовать, стараясь быть мертвой.
Она проснулась на рассвете от странной тревоги и едва касаясь босыми ступнями холодного, лоснящегося жирной мастикой пола, кинулась в комнату Йохима. Посапывающий на диване клетчатый холмик источал сладкую сонную негу.
Алису всегда забавляло, казавшееся ей необычайно трогательным обстоятельство, как этому
Вот и сейчас, худое плечо, торчащее из-под одеяла, крупное ухо, сквозящее розовым, были вписаны в такой завиток беззащитной доверчивости, что рука сама потянулась к поглаживанию, как тянется ребенок к свернувшемуся в лукошке щенку.
Алиса отдернула ладонь, да так и не прикоснувшись, так и держа ее слепо тянущейся, попятилась, не в силах оторвать взгляд от этого плеча, обороняющего приткнувшуюся к самым коленям ушастую голову. В поясницу Алисы, будто взяв ее на мушку, предостерегающе уперся угол мраморной каминной плиты. Чувствуя, как стены сдвигаются, наваливаясь со всех сторон, она закрыла лицо руками и ясно увидела ЭТО: пестрая коровья морда с жадно прильнувшим к бледной веснушчатой ноздре серым оводом опускается в густую росистую траву, раздвигает ее, любопытно пофыркивая. Шершавый язык лижет что-то розовеющее в веселой россыпи бестолково глазеющих желтых лютиков. Ухо! Алиса увидела висок, лоб, локоть, кисть руки, дирижерски чуткую, длиннопалую, далеко высунувшуюся из шелкового манжета. А затем - и все вольно раскинувшееся на зеленом ковре тело, с еще витающим над ним азартным ветерком - спутником стремительного полета. Правая рука, заломлена высоко за голову, салютуя кому-то незримому, зовущему, подбородок гордо вздернут, очерчивая на светлой ткани рукава барельеф носатого профиля. В уголке улыбающегося рта тонкая алая струйка, проворно сбегающая куда-то в весеннюю зелень.
"Боже! Откуда это? Зачем? Почему Ты показал мне это? Это что - опять моя смерть? Из-за меня?" Алиса оцепенела, мгновенно прозрев свою неизбавимую обреченность. Филипп, возможно Лукка, теперь Йохим. Ей суждено убивать любимых. Предупреждение, тревожный гонг бреда.
"Нет, на этот раз меня не провести. Я купила себе знание, заплатив за него очень дорого. Я должна спасти его и теперь - не струшу!" - прижимаясь к леденящему мрамору, крупно дрожа под тонкой рубашкой, она чувствовала как яростно сжимаются челюсти и наливаются тяжелой злой силой свинцовые кулаки.
"Силы небесные, земные - всякие - оставьте его! Он не со мной. Вы же знаете - мы чужие! Я сама, я одна - я не люблю его. Слышите? Он не нужен мне!.." - заклинала она кого-то в вышине, за стенами и потолком, за сереньким небосоводом, тронутым мутным рассветом.
Алиса выскочила из дома, не замечая затихшего было и вновь припустившего как из ведра холодного, подстегиваемого порывами ветра дождя. "Он не нужен мне, не нужен, не нужен, - твердила она, расплачиваясь за прокат "вольво".
– Как я оказалась здесь? Откуда это сумка, деньги? Куда я еду? Подальше. Подальше. Мы чужие. Быстрее, быстрее - вниз, к морю , на край света, да хоть за край..."
Свинцовое море затаилась далеко внизу в узком просвете ущелья. И камни - глыбы, стены, отроги, скаты, завалы - холодные, мертвые, сошедшиеся вдруг с дождем в глумливой дурной вакханалии - окружали, теснили ее. Женский голос в репродукторе пел о роковой любви.
"Откуда столько камней и воды? О чем она поет? совно прощается... Почему
В обступившем ее безумии все были сообщниками и врагами - голоса, несущиеся из репродуктора, потоки дождя, яростно набрасывающиеся на изнемогающие от натуги дворники и фары, мчащиеся навстречу. Сговор, травля, погоня. Алиса резко затормозила, но было поздно. Отчаянно взвизгнув тормозами "вольво" развернулся поперек дороги и юзом, с панической стремительностью беглеца, ринулся к обрыву. И тогда встречный автомобиль ловким маневром дорогого футболиста, поддел крыло "вольво" бампером, оттолкнув от гибельного края.
Визг скользнувшей по асфальту резины, рваный скрежет металла, стеклянные брызги разлетевшихся фар - и тишина.
Мотор заглох, переднее правое колесо продолжало медленно вращаться над обрывом, мерно сыпал по крыше угомонившийся вдруг дождь.
"Вы слушали "Травиату", записанную по трансляции из Метрополитен опера. Сейчас в Париже восемь часов утра. Передаем сигналы точного времени," - трижды пискнуло радио.
– Уже восемь, а я все еще жива, - с ощущением тайной победы прошептала Алиса.
– И на этот раз, кажется, невредима. Кто-то там, за тебя, видать сильно молился, - раздался знакомый голос и над Алисой, осторожно приокрыв дверцу, склонился мужчина. Смуглое лицо улыбалось множеством веселых, разбегающихся морщинок, в глубину огромных, расширенных критическим выбросом адреналина зрачков, медленно и нехотя, как в темный коридор бесконечности, отступал страх.
ГЛАВА 6. ЙОХИМ ГОТТЛИБ
1
Йохим Динстлер спал уже одиннадцатый день. Его обнаружила хозяйка квартиры и поскольку жилец никак не хотел просыпаться ни к вечеру, ни на следующее утро, позвонила по телефону, указанному на персональной карточке доктора. Теперь он находился в отдельной палате клиники и консилиум специалистов, приглашенных Леже, пришел к единодушному мнению.
– Несомненно, один из видов летаргии, явления, увы, мало изученного. Нервное перенапряжение, сильный стресс, а может - и вовсе ничего подобного. Вы же знаете, коллеги, бывает и так: домохозяйка варит суп и засыпает с ложкой в руке как сказочная красавица, года, эдак, на три, - подвел итоги дискуссии доктор Бланк.
– Помните тот случай в Марселе в конце 40-х? Человек приехал навестить стариков-родителей в голодный послевоенный город, прилег отдохнуть, а проснулся двадцать лет спустя, одиноким и богатым - его близкие переселились в мир иной, а мизерный счет в банке превратился в целое состояние. Что касается доктора Динстлера... Предпринять здесь, увы, ничего не возможно. Мы можем лишь наблюдать и поддерживать жизнедеятельность организма.
Так и поступили - наблюдали и ждали. Вся клиника - медперсонал и пациенты потихоньку бегали смотреть, как безмятежно, разгладив озабоченные морщинки на лбу, спал доктор с ритмическим сердцебиением, контролируемым приборами, и небывалым румянцем на посвежевших щеках.
– Молодцы, молодцы, девочки, - хвалил Леже опекающих спящего медсестер.
"Этак мы, в самом деле, откроем новую область медицины, - размышлял профессор, вглядываясь в лицо Динстлера.
– Что-то я не замечал раньше этой горбинки на его носу и брови явно загустели... А упрямая складка губ? прямо Наполеон!... Ну не придумываю же я в самом деле все это? Сколько раз разглядывал эти невнятные черты и думал: Эх, взяться бы за тебя, парень! Здесь подправить, там убавить... Как удивительно повлиял на него сон! "Гипнотерапия и красота" - надо об этом поразмыслить... Если он проспит этак "продуктивно" год, то хоть в Голливуд. Будем фиксировать процесс внешних изменений на фотопленку - интереснейшие данные!"