Белая дорога (др. перевод)

Коннолли Джон

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Во второй половине дня я из своего номера позвонил Эллиоту. Голос у него был усталый (ничего, сочувствия от меня не дождешься).

— Что, в офисе напряг?

— Справедливость дешево не обходится. У тебя как?

— Да так, ни хуже ни лучше.

О Терее я Эллиоту не сообщил, в основном потому, что и сам пока не узнал ничего полезного; вместе с тем после «Лап-ланда» я успел еще проверить показания двух свидетелей. Одним из них был второй кузен Атиса Джонса — богобоязненный человек, не одобряющий жизненного уклада ни Атиса, ни его пропавших матери с теткой; впрочем, богобоязненность не мешала кузену ошиваться по местным барам, где ему иной раз прилетало, и он потом

ходил обиженный. Сосед сказал мне, что пропадает он обычно в «Болотной крысе»; там я его и нашел. Он помнил, как Атис с Мариэн Ларусс ушли; сам он в это время еще сидел в баре, молясь за грешников за двойным виски — и тут вдруг опять появляется Атис, лицо и руки в грязи и кровище.

«Болотная крыса» стояла в конце дороги на Сидар-Крик, там, где фактически начинается Конгари. Казистостью это заведение не отличалось ни внутри, ни снаружи — так, шлакоблочное бельмо на глазу, с крышей из гофрированного железа. Но здесь был неплохой музыкальный автомат, а еще сюда любили заглядывать отпрыски состоятельных родителей, их манила волнующая атмосфера опасности.

Я прошел через окружающие бар деревья и выбрался на опушку, где погибла Мариэн Ларусс. С деревьев все еще свисали обрывки полосатой ленты, которой огораживаются места преступлений, но иных знаков того, что девушка рассталась здесь с жизнью, нигде не наблюдалось. Неподалеку шумела речка. Некоторое время я двигался на запад, после чего повернул опять на север, рассчитывая пересечься с тропой, ведущей обратно к бару. Вместо этого я вышел к ржавой проволочной сетке с указателями «Объект охраняется», которые равномерно чередовались с табличками «Собственность добывающей компании „Ларусс майнинг“». Через сетку виднелись поваленные деревья и просевшая земля с пятнами чего-то похожего на известняк. По этой части прибрежной равнины были в беспорядке разбросаны месторождения известняка; местами кислотные грунтовые воды добирались до него, вступая в реакцию и растворяя. Результатом явился различимый сквозь сетку карстовый пейзаж, как оспинами испещренный воронками и мелкими пещерками.

Попытка найти в ограде дыру завершилась фиаско. Снова сверху посыпались капли, так что я, добравшись до бара, основательно промок. Бармен насчет участка Ларуссов ничего не знал, предполагал лишь, что здесь когда-то намеревались устроить известняковую каменоломню, но из этого ничего не вышло. Потом власти предлагали Ларуссам поступиться этой землей ради расширения национального парка, но те не согласились.

Второй свидетельницей была женщина по имени Эуна Шиллега, которая в тот момент, когда Атис с Мариэн зашли в «Болотную крысу», гоняла там бильярдные шары. Ей запомнились и расистские выкрики в адрес темнокожего парня, и время, когда молодая пара зашла и вышла. Время она отметила потому, что мужчина, с которым она играла, был ей как бы другом, с которым они встречались за спиной у мужа («ну, ты понимаешь, солнце»), так что она зорко следила за циферблатом, чтобы к возвращению супруга с вечерней смены быть уже дома. У Эуны была длинная рыжая грива с земляничным оттенком, а над джинсами в обтяжку ободок сальца, как маленький спасательный круг. По виду она уже прощалась с пятым десятком, но в душе безусловно считала себя вдвое моложе и вдвое красивей.

Эуна работала на полставки официанткой в баре неподалеку от Хоррел-Хилла; туда я и заглянул. В углу, потягивая пиво и тихо изнывая от духоты, сидели двое военных с базы Форт-Джексон. Они пристроились как могли под самым кондиционером, но тот по возрасту почти не уступал Эуне. Парням проще было бы дуть друг на друга поверх кружек с холодным пивом.

Из всех свидетелей, с кем я успел переговорить, Эуна оказалась самой общительной. Может, ей было скучно, а я давал желанную отдушину. Я видел ее впервые и продолжать знакомство вовсе не собирался, но, вероятно, партнер по бильярду тоже был для нее отдушиной, на данный момент последней в длинной их череде. Было в

Эуне что-то неуемное, некий блуждающий голод, подпитываемый отчаянием и разочарованием. Он проступал в том, как она держалась при разговоре, как лениво водила по мне взглядом, словно решая, какие части Чарли Паркера можно использовать, а какие лучше выбросить за ненадобностью.

— Вы видели Мариэн Ларусс в баре до той ночи? — расспрашивал я.

— Пару раз видела. Девочка была богатая, но любила иногда позависать, так сказать, на простой манер.

— С кем, интересно?

— Да мало ли с кем. В основном с девочками, тоже богатыми. А иногда и с парнями.

Она чуть дернула плечами — то ли от омерзения, то ли наоборот, от чего-то приятно щекотнувшего.

— Ребятки те о себе нехилого мнения. Покупают пиво и считают, что за чаевые им полагается кое-что послаще.

— И что, остаются ни с чем?

— Да когда как. — В глазах у Эуны на мгновение ожил голодный огонек, но смягчился от какого-то приятного воспоминания.

Она как следует затянулась сигаретой.

— А с Атисом Джонсом вы ее когда-нибудь видели до той ночи?

— Разок, только не здесь: место не то. В «Болотной крысе». Я туда иной раз захаживаю.

— Как они вам показались?

— Сидели тихо, ручкам волю не давали, но все равно видно было, что они вместе. Да и не мне одной, наверно. Людям.

Она многозначительно смолкла.

— Скандала не было?

— В тот раз нет. А вот назавтра — да, когда она сюда вечером явилась, а за ней ее брат. Разыскал.

Эуна опять передернула плечами, на этот раз проявляя свое отношение более ясно.

— Вы его недолюбливаете?

— Я? Да я его знать не знаю.

— И все-таки?

С непринужденным видом оглядевшись, Эуна легла бюстом на барную стойку, приоткрыв под рубашкой груди в мелкой сыпи веснушек.

— На Ларуссов, — вполголоса доверительно сообщила она, — тут считай что полгорода работает, и что, любить их за это? Особенно младшего. В нем что-такое… то ли пидор, то ли не пидор. Пойми меня правильно, солнце, я всех мужиков люблю, даже тех, кому я не по нраву, физически или как там еще, но только не Эрла-младшего. Понимаешь? В нем что-то такое…

Она снова присосалась к сигарете, которая ушла у нее, можно сказать, в три затяжки.

— И вот Эрл-младший разыскал Мариэн в баре… — вернул я ее к теме.

— Точно, разыскал. Схватил ее прямо вот так за локоть и потащил наружу. Она ему влепила, и тогда подскочил еще один, и уже вдвоем они ее выволокли.

— Не помните, когда это произошло? Примерно?

— Примерно за неделю, как ее не стало.

— Думаете, они знали о ее отношениях с Атисом Джонсом?

— Я ж говорю, люди все видят. А если люди видели, то и до семейки этой должно было дойти.

Дверь открылась, и в бар ввалилась весело гомонящая ватага мужчин. Начинался вечерний прилив посетителей.

— Все, солнце, мне пора, — встрепенулась Эуна.

Подписаться под показаниями она бы не согласилась ни за что на свете.

— Еще буквально один вопрос: вы не узнали того, кто был тем вечером с Эрлом-младшим?

— Как не узнать, — приостановилась она. — Он и сам здесь разок-другой сиживал. Гнусь редкостная: Лэндрон Мобли.

Я поблагодарил собеседницу и выложил на стойку двадцатку, за апельсиновый сок и за уделенное мне время. Эуна расцвела в улыбке.

— Не пойми меня превратно, солнце, — сказала она, когда я засобирался уходить, — но тот парень, которому ты пытаешься помочь, вполне заслуживает того, что ему светит.

— Кстати, многие так считают.

Сделав розочкой нижнюю губу, она выпустила паровозную струю дыма. Губа была чуть припухлая, как будто ее недавно кусали. Я смотрел, как рассеивается дым.

— Он ту девочку изнасиловал и убил, — поставила точку Эуна. — Тебе, я понимаю, надо делать свое дело — всякие там вопросы, расспросы, — но я надеюсь, ты ничего не раскопаешь, чтобы выгородить подонка.