Белая и пушистая
Шрифт:
– Это Наталья Дмитриевна, лечащий врач Константина Владимировича, – сообщила Рита. – Я передала ей вашу просьбу.
Я перевела взгляд на круглое, миловидное лицо блондинки.
– Ой, честно говоря, не хотелось бы мне этой беседы! – качая головой, произнесла она. – Опять разволнуется Константин Владимирович! Но если Сергей Юрьевич попросил, тогда конечно. Пойдемте.
Я посмотрела на Риту, думая, что она захочет присутствовать при разговоре. Однако секретарша неожиданно сказала, покосившись на часы:
– Ну что, думаю, я больше не нужна вам? Тогда
– Конечно, идите, я дальше сама разберусь, – сказала я. – Вы только не забудьте насчет Светы. Завтра с утра я зайду к вам.
– Заходите, я не забуду. Обязательно договорюсь, – заверила Рита.
Я шла за Натальей Дмитриевной по коридору и размышляла о секретарше Рите. Впечатления от знакомства, как мне показалось, у нас с ней были разные. Мне все больше не нравилась Рита. А та, в свою очередь, похоже, была рада, что хоть на некоторое время избавилась от меня. Я почему-то была уверена, что она меня обманула: никаких срочных дел у нее не было…
Наконец мы с Натальей Дмитриевной остановились возле люксовой палаты, и врач шепотом сказала мне:
– Подождите минутку, я предупрежу его. Может быть, он еще сам не захочет никаких бесед.
И она проскользнула внутрь. Мне же оставалось надеяться, что Константин Владимирович окажется покладистым человеком. Через несколько секунд Наталья Дмитриевна вышла и кивком головы успокоила меня, добавив:
– Все в порядке, заходите. Только прошу вас: недолго. И постарайтесь не задавать слишком волнующих вопросов, хорошо?
Я кивнула, хотя не до конца понимала, что в представлении Натальи Дмитриевны может именоваться «слишком волнующими вопросами». Толкнув дверь, я тихонько прошла к кровати, на которой лежал доктор Асташов, и осторожно присела на стул рядом с ней. Константин Владимирович смотрел на меня умными, светлыми голубыми глазами с чуть заметной смешинкой на дне. Он выглядел, признаться, весьма неплохо для семидесяти четырех лет, даже невзирая на сердечный приступ.
– Добрый день, Константин Владимирович, – шепотом произнесла я.
– Можете говорить громче, я не умирающий, – махнул рукой главврач и улыбнулся. – Со мной тут носятся как с писаной торбой, я же как врач в состоянии сам определить свое состояние! Вот видите, даже каламбурить могу! – рассмеялся он. – Так что могу сказать вам словами Марка Твена: слухи о моей смерти сильно преувеличены!
– Что ж, я очень рада видеть вас таким, – улыбнулась я. – Отлично, что вы сохранили чувство юмора!
– А что еще может продлить нашу жизнь, как не оно? – задал Асташов риторический вопрос и вздохнул. – Я пролежал здесь полдня, и мне уже невмоготу! А они запретили мне даже вставать, хотя я сразу же заявил, что никакого инфаркта у меня нет!
Я поймала себя на том, что Асташов невольно жалуется мне на чрезмерно бережное отношение к нему больничных врачей.
– Это замечательно, – поспешила сказать я. – Значит, долго вас держать не станут. Но все-таки лучше выдержать постельный режим. Вы же как врач должны понимать и это! А с клиникой
– Да, – с неожиданной грустью согласился Асташов. – Вот именно, что ничего не случится! И я прекрасно это понимаю! Даже если я никогда не вернусь туда, клиника продолжит работать, в ней все так же будут делать операции, лечить, колоть уколы и ставить капельницы… И это прекрасно, но, боже мой, как же по-человечески обидно осознавать, что твое присутствие или отсутствие ни на что не влияет!
– Ну что вы, Константин Владимирович! – с укором покачала я головой. – Разве можно так говорить? Думаю, что вы столько сделали за свою жизнь как для больных, так и для самой больницы, что умалять ваши заслуги – просто абсурд! Конечно, клиника не рухнет без вас, но вот вопрос: была бы она вообще, если бы не вы? И еще: сколь долго она просуществует без мудрого руководителя?
Я ничуть не кривила душой и не подлизывалась в этот момент. Мне было искренне жаль старика, который был полон желания продолжать любимый труд, но уже не имел таких возможностей, как в молодости.
– Так что поправляйтесь поскорее и возвращайтесь на свой пост, – с ободряющей улыбкой сказала я.
– Спасибо, милая барышня, – улыбнулся в ответ Асташов.
– Меня зовут Татьяна, – поспешила представиться я. – По какому поводу я хочу побеседовать с вами, вам, наверное, уже сказали?
– Да, – помрачнел Асташов. – Ужасная история! Честное слово, первый раз в моей практике происходит подобное, а я работаю в медицине больше пятидесяти лет!
– Да, история и впрямь жутковатая, но я приложу все усилия, чтобы в ней разобраться, – заверила я его. – Мне только необходимо, чтобы вы немножечко помогли мне.
– Да я, так сказать, всегда рад, – развел руками Константин Владимирович. – Только не совсем понимаю, чем…
– Вы знали Жанну Стрельцову лично? – начала я.
– Да, знал, – кивнул старик. – Но не ближе, чем других студенток. Милая, улыбчивая девушка. Несколько ленива в учебе, при этом активна в том, что не имеет к ней отношения. В будущем могла бы занимать место завотделением в районной поликлинике.
– Вот как? – несколько удивленная, спросила я: Асташов дал Жанне скорее профессиональную характеристику, оценивая ее как потенциального работника медицины. – Почему вы так считаете?
– Потому что эта должность предполагает ответственность руководителя, но не врача, – улыбнулся Асташов.
– То есть вы считаете, что Жанна была бы безответственным врачом? – уточнила я.
– Она была бы не очень грамотным врачом, – покачал головой Асташов. – Схватывая на лету то, что лежит на поверхности, она упускала многие мелочи, очень важные в работе врача. Например, для того, чтобы быстро и точно поставить правильный диагноз, в хирургии порой приходится реагировать мгновенно. При работе в стационаре, я имею в виду. Жанна вряд ли смогла бы так. И старалась бы избежать подобных ситуаций, передавая сложные случаи в руки своих коллег. А если дежурство? Если она единственный на тот момент хирург? Это очень опасно!