Белая книга
Шрифт:
Волосы у Анны влажные от росы. Косынка, которую на бегу сорвала с головы, тоже мокрая, вымокли и новые постолы, и серая юбка с черной шелковой лентой по подолу. Анна смяла, выпачкала нашу белую, только накануне постланную простыню, да что поделаешь! Попал человек в беду, надо выручать.
Мы лежим не встаем и вот чуть погодя слышим во дворе голоса. Это Кикеровы сыновья с нашими парнями переговариваются, зубоскалят, смеются.
— Ох и улепетывала она! Колесом покатилась! А я ведь только окликнул разок…
— Это Рейнис, — шепнула Анна.
— Не стали бы мы у нее, у сороки, ягоду есть, — смеялся его брат. — Но зачем
Анна вцепилась в локоть, еле выдохнула:
— Господи, отвороти их от дома! Только бы не вздумали, дьяволы, сюда лезть!
Все это я рассказываю для того лишь, чтобы вы поняли, как страшно было собирать землянику на Кикеровой вырубке даже взрослым, а что уж говорить о таком мальце, как я! И все равно, даже после случая с Анной, у меня хватало духу пробираться туда и вдоволь поесть ягод. Случалось, я и маме приносил кружку земляники. Она заливала ягоды молоком, и это было для нас лакомое блюдо. Душисто пахли ягоды, душисто пахли золотистые можжевеловые ложки…
Я, бывало, подкараулю, когда Кикер краем болота уйдет домой обедать, и шасть к нему на вырубку. Мне было видно оттуда, как он выходил из дому, и я потихоньку отступал к нашему конскому выгону, немножко ягод там тоже можно было насобирать. Мне и в голову не приходило, что меня перехитрят, и, понятно, я, собирая ягоды, насмерть испугался, услышав за спиной громовой окрик:
— Ага, жабенок! Попался!
Ишь, проклятый! Я же своими глазами видел, как старый Кикер пошел домой. Он еще, помню, загородку прогона приподнял, когда во двор входил. Значит, он исподтишка следил за мной, как и я за ним, и решил во что бы то ни стало меня изловить. Траву-то я ему здорово вытоптал, ползая все по тем же местам. Кикер, должно быть, в одни ворота вошел, а в другие вышел, потом кустами подкрался к вырубке и отрезал мне дорогу домой…
Что теперь будет?!
Однако старый Кикер то ли недооценил мою прыть, то ли явно переоценил свои ноги. Он и докричать не успел, как я задал стрекача. Я скакал, как мышь, по стерне, перепрыгивал через пеньки и кочки. Даже радостно стало мне, оттого что так быстро умею бегать. Только я подумал, что спасся, как близехонько услыхал:
— Ага, жабенок! Думал, удерешь?
Я с воплем припустил со всех ног. И в тот же миг что-то со свистом промелькнуло у меня над левым ухом. Это была Кикерова березовая дубина. У меня не было времени посмотреть, куда она упала, какой была длины и толщины. Одно я успел прочувствовать в тот миг: как хорошо бедному зайцу или птице, когда минует их дробь охотника и ребячий камень. Ноги сами мчали меня все быстрее, и вскоре жуткий топот за спиной утих. Кикер метнул в меня дубину как свой последний козырь. У старика не было больше сил за мною гнаться, вот он в ярости и швырнул палку. И наверняка благодарил бога, что промахнулся, а то, не промахнись он — я бы уже не смог рассказать ваш нынче об этом приключении.
Добежав до нашего конского выгона, я обернулся и увидал, что Кикер кружит и кружит вокруг того пня, где я собирал ягоды, в точности как собака вокруг заячьей лежки, откуда только что спугнула косого.
Теперь в полной безопасности я стал собирать ягоды на нашей земле. Домашним ни к чему знать, что меня прогнали с вырубки. Я набрал полную кружку, но моя мать сразу распознала: не та земляника… Разве на вырубке
— Крупную всю повыбрали, — ответил я.
ЛАНЬ
Бабушка принесла из Валашиней книжку про графиню Геновефу. Эту книжку мы читали по вечерам. В ней рассказывалось о том, как графиню с малым ребенком завезли в лес и бросили. Пришлось беднягам жить в лесу. И умереть бы им с голоду, если б в пещеру, где они ютились, не пришла лань. Она стала им помогать.
Самым интересным действующим лицом в этой истории была для меня лань. Я так живо представлял себе, как она выглядит, какая она добрая, ласковая. Мне и в голову не пришло расспрашивать про нее у взрослых.
Книжку мы прочитали зимой, а летом довелось мне увидеть лань своими глазами. Мы с матерью поехали в Юраны, в гости к бабушке по отцу. Ехали мы густым лесом, и я обмолвился, что тут, верно, и жила Геновефа.
— В этом лесу олени живут, — сказала мать.
— А лань? — спросил я.
Само собой, отвечала она, где олени, там и лани.
Мы миновали Будвики и снова выехали на опушку густого бора.
На поляне, под солнышком, огороженные жердинами, росли молодые лиственницы и всякие редкостные деревца. А у дороги к изгороди прислонилась лань и глядела прямо на меня.
У нее были большие карие глаза, на голове красная косынка.
Я не мог оторвать от нее взгляда, сердце мое замирало от волнения.
Только когда мы отъехали, я осмелился спросить маму, видела ли она лань.
Нет, никакой лани она не видела, видала только будвикскую пастушку. А лань, она ведь на телку смахивает. Только ноги потоньше.
Я негодовал. Лань похожа на телку? Да как можно такое говорить…
И право же, по сей день, когда слышу я слово «лань», мне неизменно видятся большие карие глаза, красная косынка и молодые лиственницы на солнечной поляне.
КУКУШКА-ВЕЩУНЬЯ
В летнюю пору что может быть лучше воскресенья, если день погожий и ты не одинок! Так и чудится, будто на деревьях обновилась листва и все цветы выглядят совсем по-другому. Ты идешь босиком по траве, а меж пальцами то и дело проглядывает алая головка клевера. Сорвешь лист с орехового куста, положишь на кулак и пристукнешь по нему другой рукой — хлоп! В окрестных лесах откликнутся пять, и то и шесть кукушек…
Однажды привелось нам услышать кукушку-вещунью. Хозяин с хозяйкой уехали куда-то в гости и перед отъездом строго-настрого приказали Янису сторожить дом. Похоже, именно поэтому их сынка так и тянуло куда-нибудь улизнуть.
Всю первую половину дня мы с ним слонялись по двору, по огородам, по сараям, облазили все подклетья, поковырялись в механизме старых стенных часов в хозяйской комнате, заставляли их бить в неурочное время, и к обеду делать нам стало решительно нечего.
— Сходим к кузнице? — предложил Янис.
— Чего ж не сходить!
Мы дошли до кузницы и там на дворе принялись ворошить груду железа. Вдруг в дальних кустах будто кто свистнул.
— Вроде свистели? — сказал Янис и прислушался.