Белая королева для Наследника костей
Шрифт:
Я поднимаюсь, подзываю Кэли взглядом.
— Ты останешься здесь и проследишь за тем, чтобы ни с ним, ни с его спутницей ничего не случилось. Отвечаешь головой. Это понятно?
Она явно недовольна, что придется оставить меня без опеки, но не смеет ослушаться. Клянусь, никогда в жизни еще не был так близок к тому, чтобы убить человека за одно лишь «нет». Видимо, она тоже это чувствует. Ну хоть какая-то польза от сегодняшней вылазки.
— Он не похож на человека, который умеет отступать, — произносит тенерожденная, сдабривая слова многозначительной интонацией.
— Я
Морозный воздух не помогает. Меня знобит, ладони горят. Сдираю перчатки и разглядываю собственные руки так, будто вижу их впервые. Вены набухли, налились черной теургической отравой, туман прилип к кончикам пальцев.
У меня почти не осталось времени. И на что же я трачу последние дни? Все это — тщета, пустота и бессмысленная возня вокруг одной единственной правды, которая все это время была слишком очевидна, чтобы теперь я не чувствовал себя слепым глупцом.
Но, возможно, сегодняшняя встреча была самой важной в моей жизни. Ведь не случись ее, я бы еще долго верил, что все мои чувства к Белой королеве ходят на коротком поводке вокруг стола под названием «Жалость и Сострадание». Чушь собачья.
Не я нужен ей.
Она нужна мне.
Нужна так сильно, что ради нее я готов предать своего брата, позволить умереть невинному ребенку. Я сам готов умереть. Но… впервые в жизни мысль о собственной скорой смерти вызывает во мне грусть, а не облегчение.
Потому что впервые в жизни мне отчаянно, до кома в глотке, до раскаленной боли в груди хочется жить.
Глава восемнадцатая: Мьёль
Я не сплю всю ночь. Брожу по замку и прислушиваюсь к шепоту сквозняков. Здесь так пусто и сыро, холодно и одиноко, что мне с трудом удается держать себя в руках.
— Ты обещала ему, — шепчу себе под нос, меряя шагами длинный, буквально бесконечным коридор. И все время прикладываю пальцы к губам, проверяю — в самом ли деле мои слова? — ты обещала Раслеру вести себя разумно, никуда не выходить и дождаться его возвращения.
Но правда в том, что с его уходом все всегда меняется. Пока мы рядом, кожа к коже — я живу. Я слышу, как грохочет сердце, как пульс отдается в вены. Моя кожа горит под его прикосновениями, а боль, что причиняет теургия моего короля — она словно отравленное лакомство: убивает и воскрешает одновременно. Замкнутый цикл страдания и наслаждения.
И все это — один человек.
Все это — мое предназначение.
Мой Раслер.
Даже одно имя приводит в трепет каждую клеточку моего тела. В памяти возникает его образ: безупречное лицо, идеальны изгиб губ, крепкое худощавое тело, предназначенное для того, чтобы исследовать его всем, что дали мне боги: губами, языком, пальцами.
Краснею и замираю, прячу лицо в ладонях.
И о чем только думаю?
Впрочем, подобные непристойности действительно приносят некоторое облегчение. Мысли стремительно перескакивают по воспоминаниям: его смелые ласки, мы в постели, его поцелуи и невысказанное обещание того, что дальше будет еще лучше. Что он сожжет меня, а я сгорю без сожаления, чтобы переродиться для новой
— Это просто смешно, — чужим голосом шепчут мои губы.
— Убирайся! — кричу я. Кому? — Прочь из моей головы!
— Нельзя изгнать собственные мысли, дурочка, — иронизирует «она». — Нельзя выпотрошить себя и думать, что не умрешь от этого. Тело не может существовать без души, а душа — без воспоминаний. Тебя провели вокруг пальца. Так много раз…
Я закрываю уши руками и начинаю громко орать какую-то идиотскую ярмарочную песню, лишь бы заглушить мерзкий голосок. Напрасно, ведь он звучит прямо у меня в голове, и достать его оттуда так же сложно, как и выудить желток, не разбив яичной скорлупы.
— Ты должна записать все это, — примирительным тоном предлагает «она». — Чтобы не забыть. Просто черкни пару слов на бумагу — и спрячь туда, где ему ни за что не найти.
Какая чушь! Хватит с меня идиотской вылазки на встречу с Артуром, которая едва не стоила мне жизни. Больше никаких секретов от Раслера, это лишь разделяет и рвет нашу невидимую связь. Рвет так сильно, что я еще долго чувствую боль.
— Запиши, что ты теряешь? — настаивает «она».
— Только чтобы ты заткнулась, — бормочу в ответ.
Возвращаюсь в комнату: все письма до сих пор на столе, равно как и письменные принадлежности. Накидываю на плечи одеяло, потому что одиночество после прогулки по спящему замку превратило меня в ледышку. Хорошо бы позвать слуг и приказать им развести огонь в камине, но я никого не хочу сейчас видеть. До утра не так уж много времени: полоска горизонта за окном уже покрылась туманом надвигающегося рассвета.
Ну и что писать?
— Все, что торчит в твоей голове, — услужливо подсказывает «она». — Что не дает уснуть, мучает. Напиши… обо мне.
Я просто притрагиваюсь смоченным в чернилах кончиком пера к пергаменту — а в следующую секунду вижу перед собой целую стопку исписанных листов. Буквы пляшут на строчках, и я вряд ли в состоянии разобрать, что написала. Но как ни странно, эта попытка выплеснуть тьму на бумагу приносит облегчение. В голове немного проясняется и «она» молчит.
Провожу взглядом по комнате, раздумывая, куда бы спрятать все это. Потом, когда немного успокоюсь, обязательно перечитаю. Сейчас мысли, хоть их стало значительно меньше, все еще слишком путаные.
Ясно одно — в спальне я не стану этого делать. Здесь наше с Раслером убежище, и мне противна сама мысль о том, чтобы оставить в его стенах испорченную частичку себя.
Погруженная в раздумья, не замечаю, как выхожу за дверь, бреду коридором, изредка отмечая снующих то тут, то там слуг. Сегодня они на удивление молчаливы, и как будто не замечают меня. Вероятно, вчерашняя демонстрация роли хозяйки не прошла зря: все заняты делами, которых я отсыпала буквально каждому.
Выхожу в заброшенный сад. Когда-то, когда я была еще совсем маленькой, мне нравилось проводить здесь дни напролет. Просто сидеть и слушать, как ветер играет листьями, шуршит ветками краснолистных древ, искать замысловатые символы на белой коре древних дубов.