Белая лошадь - горе не мое
Шрифт:
"Ты можешь ударить человека?!
– с ужасом спрашивала потом Елена Николаевна.
– Ты, учитель, интеллигентный человек!"
На что Александр Арсеньевич, по слухам, ответил:
"Если интеллигентный человек это тот, кто спокойно смотрит, как унижают, то я неинтеллигентный..."
Именно в этот период Арсений Александрович понял, что лучше бы, ох, лучше сын стал путешественником...
И только Аристотель глядел на Александра Арсеньевича влюбленно и твердил: "Оставьте его в покое, он педагог от бога!
– чем, надо сказать, только укреплял антирелигиозные
Надеялись, что за лето молодой учитель одумается, повзрослеет. Но вот и новый учебный год начинается как-то скверно: класс бунтует, а учитель географии его поддерживает. И ведь считает, что прав!
– Слушай, - сердито сказал Саня директору школы, - вы кого воспитать хотите?
– Мы! А вы, значит, тут ни при чем!
– Нет, скажи, ты когда-нибудь задумывался над этим?
– Нет!
– с сарказмом отозвался Арсений Александрович.
– Будь уверен, что за двадцать лет работы в школе я ни разу ни о чем подобном и не думал. Устраивает тебя такой ответ? Дальше что?
Саня вскочил:
– Нет, ты понимаешь или нет, что это ужасно?.. Ну кого, кого мы воспитываем?! Учитель назвал ученика придурком, класс решил, что оскорблен не один, оскорблены все, и правильно решил! А мы их ломаем, мы твердим: "Сами виноваты, извинитесь"! А за что? Почему? Гордость, чувство собственного достоинства ученикам не положены, так, да?
– Красиво говоришь, - покачал головой Арсений Александрович.
– Да больно любите вы все о собственном-то достоинстве. Собственное у них есть, не волнуйся. А вот есть ли у них чувство чужого достоинства, интересно знать... Сдается мне, они про такое и не слыхали...
– Да откуда ж, если вы, взрослые...
– Стоп!
– сказал Арсений Александрович.
– А себя-то ты куда относишь, Александр?
– Никуда!
– запальчиво ответил Саня.
– Я - просто человек!
– Та-ак...
– даже растерялся директор школы.
– А мы, по-твоему, кто?
Саня вызывающе молчал.
– Слышь, Матвей, мы и не люди, оказывается... Мы - так... Взрослые...
– Арсений Александрович грустно посмотрел на сына: - Погляжу я, Александр, что ты об этом лет через десять будешь говорить...
– Если я когда-нибудь почувствую, что мне хочется сказать ученику: "Придурок, выйди вон из класса!" - я сразу застрелюсь!
– хмуро ответил сын.
– Ну, - удивился Аристотель, - зачем же так сразу?.. Лучше просто сменить работу...
– Может быть, да только никто не меняет.
– Послушай, Александр, а что, у учителя не бывает оснований выйти из себя?
– рассердился Арсений Александрович.
– Он ведь не железка, он живой, ему обидно бывает, больно...
Саня убежденно сказал:
– Основания бывают. Только права у него такого нет. Во всяком случае, если он действительно учитель. Он учить должен - работа у него такая. А из себя пусть выходит в свободное от работы время.
– Браво!
– пробасил Аристотель.
– Матвей!
– сморщился Арсений Александрович.
– Уймись! Можно подумать, что он сказал что-то новое и оригинальное!
–
– Интересно, в Царскосельском лицее, - продолжил Саня, - мог учитель позволить себе обратиться к ученику, к князю Горчакову например, так: "Выйди из класса, бестолочь, и без родителей не появляйся"?
Арсений Александрович с интересом взглянул на сына.
– А ты демагог высокого класса, - похвалил он.
– Но только эта твоя сногсшибательная, но, извини меня, совершенно дурацкая аналогия не убеждает.
– Почему это?
– А потому! Лицей был закрытым дворянским пансионом. Братьев царя, если помнишь, там планировалось обучать. Так что это было нетипичное учебное заведение...
– А если у нас не закрытый дворянский пансион и учим мы не братьев царя, а просто детей, то давайте будем хамить друг другу?!
– закричал Саня.
– Уважение, понимание, обыкновенная вежливость - это необходимо, когда воспитываешь братьев царя, значит? А нам - что? Нам не надо - у нас типичное учебное заведение!..
– Хорош, ох, хорош сынок вырос!
– хлопнул в ладоши Аристотель.
– Ты смотри, Сенька!
– Матвей, не лей масло в огонь! Повторяю, у меня тут не Царскосельский лицей...
– Чем хвалишься, безумец!
– вздохнул Аристотель.
– Ты мне лучше скажи, что теперь делать! Лола их почти утихомирила, а этот поборник справедливости, этот великий педагог вмешался и все испортил! Так что я совершенно официально поставлен в известность, что, пока перед Соколовым не извинятся, они посещать биологию не будут.
– Так, значит, надо извиниться, - пожал плечами Аристотель.
– Сеня, каковы ж мы будем, ежели черное назовем белым? Нам верить не будут.
– Легко сказать - извиниться! Ты что, Лялю не знаешь?
– Знаю я Лялю, - осерчал вдруг Аристотель.
– И знаю, что это с ней не в первый раз. Ты вот что... Не вмешивайся, я сам с ней поговорю. А то ведь самолюбие какое!
– Свое бережет!
– зло сказал Саня.
– А других унижает.
– Ох, замолчи!
– сморщился, как от зубной боли, Арсений Александрович.
– Глаза бы мои на тебя...
На столе зазвонил телефон.
– ...не глядели, - договорил директор уже в трубку.
– Нет, это я не вам, здравствуйте! Да, это я. Слушаю...
– Судя по выражению лица, ничего приятного ему не говорили.
– Знаете что, - вдруг сказал он, явно не желая больше это неприятное слушать, - я им занимаюсь. Но, кроме него, у меня еще три тысячи учеников! И не пытайтесь переложить свою работу на школу. Нет, именно ваша! А я говорю - ваша! Не волнуйтесь, я свои обязанности знаю, чего и вам желаю. Семнадцать. А я вам говорю - семнадцать у меня трудных подростков! Опомнились: Яцкевич и Анисимов весной школу закончили. Вот именно! Нет, уж пусть их теперь по месту жительства учитывают, до свидания.