Белая магия
Шрифт:
И он согласился с высокомерной улыбкой на ее глупость, улыбкой далеко не такой искренней, как ему казалось, потому что, как и все мужчины его круга, он все еще был мальчиком и будет им всю свою жизнь.
Хотя она приходила раньше, она задерживалась подольше. Наступал полдень, прежде чем она медленно отплывала в своем изящном каноэ с высокими изогнутыми концами. Его беспокойство по поводу того, что творилось у нее в голове, прекратилось с ее вторым визитом, потому что она больше не заговаривала о личных вещах и обращалась с ним очаровательно, по-товарищески, что успокоило бы подозрения большего эгоиста, чем он. Она заставляла его
Через много дней—не так уж и много,—когда их дружба достигла стадии близости, она начала пытаться разговорить его на тему женщин. Поначалу она делала это ловко. Во время умелого перекрестного допроса задавались вопросы, кажущиесь наиболее тривиальными, в тоне, кажущемся наиболее небрежным, с глазами, кажущимися самой невинностью. Но она напрасно расставляла свои ловушки. О любовных похождениях других мужчин он говорил, проявляя даже больше, чем необходимо, осторожности, чтобы избежать вещей, которые молодая девушка не должна была знать или понимать. О своих собственных любовных похождениях он ничего не говорил – ни слова, ни даже намека на то, что романтика когда-либо радовала его юность. Этот случайный намек на таинственную сирийку был его первой и последней неосторожностью, если что-то столь неопределенное можно было назвать неосторожностью. Поэтому она отказалась от тактики коварства и откровенно напала на него.
– Ты, безусловно, заслуживаешь доверия, – сказала она. – У тебя замечательное чувство чести.
– В чем дело? – Спросил он, не зная хода ее мыслей.
– Женщины, – объяснила она.
– О, женщины, – повторил он. – Пришло время снова приступить к работе.
– Не раньше чем через двадцать минут. Ты заставил меня работать сверхурочно десять минут, и согласись, что я должна получить двойную плату за сверхурочную работу.
Он снова сел, немного рассерженный.
– Как я уже говорила, – продолжала она, – ты никогда не рассказываешь о себе и женщинах, за исключением сирийской девушки. Ты был ужасно влюблен в нее?
– Это было так давно. Я не помню.
– Я уверена, что она была без ума от тебя, и что ты устал от нее и разбил ей сердце.
Он рассмеялся. – Она замужем за моим другом и весит целую тонну. У них магазин ковров, и они обманывают богатых американцев! Я когда-нибудь рассказывал тебе о том, как двое мужчин в Париже купили ковер за одиннадцать тысяч франков и продали его американцу за…
– Почему ты всегда уворачиваешься? Ты действительно ненавидишь женщин?
– Не я. Как раз наоборот.
– И ты был влюблен?
– Да, был.
Ее улыбка продолжала храбро красоваться на лице, но тон был не совсем таким, как когда она сказала “Действительно влюблен?”
– Безумно. Много раз.
– Я не это имела в виду. Я имею в виду один единственный раз. Я почему-то чувствую, что в твоей жизни была великая любовь, любовь, которая опечалила тебя, заставила тебя вычеркнуть женщин из своей жизни.
Он откровенно смеялся над ней.
– Какой
Это, казалось, удовлетворило ее.
– Я вижу, ты никогда не был влюблен, – сказала она. – У тебя просто был опыт. Мне это нравится. Я ненавижу человека, у которого нет опыта. Не то, чтобы я когда-либо думала, что ты не … Нет, в самом деле. В первые пять минут нашего знакомства я сказал себе: "Вот человек, который прошел путь". Я поняла это по тому, как ты держался.
– Уловила! – Крикнул он.
– Вот так … завладел—заставил меня полюбить тебя … заинтересовал.
Он выглядел неловко … взглянул на часы.
– О, с тобой столько всего случилось. А со мной никогда ничего не случалось, ничего, кроме этого, – вздохнула она.
– Но это! – Засмеялся он. – Разве ты не считаешь, что это приключение быть тайной моделью художника? Подумай, как ужаснулось бы твое чопорное, порядочное, благочестивое окружение, если бы узнало!
– Как ты думаешь, из какого сословия я родом? – Спросила она, вопросительно глядя на него.
– Это табу, – ответил он. – Я никогда не размышлял об этом. Когда твое каноэ огибает вон тот изгиб, я никогда не следую за ним. Ты начинаешься и заканчиваешься на повороте.
– Не понимаю, как ты можешь не интересоваться, – задумчиво произнесла она. – Я очень много думаю о тебе. Не то чтобы я хотела что-то знать. Я бы предпочла удивляться, воображать это, как мне заблагорассудится. Каждый день по-разному. Видишь ли, мне не о чем думать – немного интересного. Честно говоря, ты совсем не интересуешься мной?
– Я всегда так относился к своим друзьям, – ответил он и искренне объяснил, – они интересуют меня только такими, какими кажутся мне. Почему я должен беспокоиться о том, что они значат для других людей—людей, которых я не знаю и не хочу знать?
– Разве это не странно? – Задумчиво произнесла она. – Ты действительно так думаешь? – Она покраснела и поспешно добавила, – конечно, я знаю, что ты имеешь в виду. Ты не должен обижаться на мои слова. Видишь ли, люди, которых я знаю, совершенно другие. Вот почему я чувствую, что все это – нереально – сон.... Ты действительно не заботишься о богатстве и социальном положении и обо всем этом? Ни капельки?
– А с чего бы мне? – Равнодушно спросил он. – Это не в моей игре, а человека волнует только то, что в его игре.
– Та, другая игра … Она кажется тебе очень плохой, не так ли?
Он пожал плечами.
– Да, я знаю, что это так. Мне так кажется, когда я … здесь … и даже когда меня здесь нет.
– Зачем беспокоиться о таких вещах? – Сказал он тоном, который указывает на полное отсутствие интереса.
После паузы она сказала:
– Ты можешь не поверить, но я ужасный сноб—там, снаружи.
– Но не здесь. Здесь не из-за чего быть снобом, слава Богу!
– Да, я настолько отличаюсь от других, насколько это возможно, – продолжала она. – Есть люди, которых я ненавижу, но с которыми я мила из-за того, что они занимают социальное положение. Я, как и все остальные девушки, без ума от социального положения и люблю пренебрежительно относиться к людям.