Белая полоса
Шрифт:
— Делай, родной.
За несколько дней до заседания Верховного суда Оля передала мне новую белую рубашку и костюм, который я ранее вернул для химчистки.
Утром в назначенный день перед тем, как меня вывести из камеры, мне выдали эти вещи и дополнительно со склада — мою кожаную куртку и портфель. Это не было исключением. Пока осуждённый на пожизненное заключение не был утверждён Верховным судом, на заседание последнего ему разрешалось надеть не оранжевую робу, а гражданскую одежду. Во внутреннем кармане пиджака я нашёл галстук, который то ли не заметили, то ли не забрали на пункте приёма передач.
Осуждённых на пожизненное заключение на Верховный суд везли в отдельном автозаке. Меня с руками, застёгнутыми за спиной, усадили в «стакан». В двух отсеках, где находились ещё четыре человека, голосов не было слышно. Солдаты негромко разговаривали между собой. Заседание Верховного суда проводилось не в здании Верховного суда,
Меня завели в зал и в клетку. Начальник конвоя снял с моих рук наручники. В клетке было на треть меньше осуждённых. Некоторые отказались присутствовать в суде на рассмотрении своей кассации, а другие не вышли из машины. Приговорённые первой инстанцией к пожизненному заключению — ещё четыре человека — присутствовали все, и я занял свободное место на первой скамейке. Судебное заседание в Верховном суде было открытым, и в зале на местах посетителей находились люди. Во втором ряду я увидел свою сестру Татьяну и маму. Мамины глаза были полны надежды. Перед клеткой за столами с двух сторон сидели адвокаты. Дальше, у окна за столом, сидел тот же прокурор, что и раньше, только сейчас он был в синей прокурорской форме, белой рубашке и галстуке. Рядом за столом — секретарь. С левой стороны от клетки, немного выше уровня пола, за длинным столом стояло три стула с высокими спинками. В зале была тишина.
— Встать, суд идёт! — сказала секретарь.
В зал вошли три громоздкие фигуры в чёрных мантиях и с большими судейскими орденами на цепочках на груди.
Судья-докладчик с растрёпанными редкими жирными седыми волосами, лежащими и торчащими в разные стороны на макушке, очень кратко, в нескольких предложениях огласил суть рассматриваемого дела и предложил осуждённым и их адвокатам подать устные или письменные дополнения к их кассационным жалобам и сделать при необходимости пояснения.
Адвокаты и находившиеся в клетке подсудимые стали подавать суду письменные дополнения, заявления и ходатайства и те же ходатайства устно, на каждое из которых прокурор отвечал «возражаю».
Я сосредоточился на тексте, который лежал на чемоданчике, лежавшем, в свою очередь, на моих коленях. Когда назвали мою фамилию, я встал и сказал, что поддерживаю кассационную жалобу (свою и своего адвоката), что дело в отношении меня сфабриковано, а приговор не соответствует материалам дела. Обстоятельства и события, отражённые в материалах дела, в приговоре искажены судом в пользу линии обвинения. Показания свидетелей, подтверждающие мою невиновность и опровергающие выводы обвинения, не взяты судом во внимание и под надуманными предлогами признаны в приговоре недостоверными, а во многих случаях искажены или попросту вымышлены, не имея по смыслу ничего общего со сказанным свидетелями в суде, чему множество примеров приведено в моей кассационной жалобе. Организация банды вменена мне без рассмотрения этого эпизода в суде и без изучения каких-либо доказательств по этому поводу. А мотивом её организации, как и совершения преступлений, по которым я осуждён, в приговоре указана моя якобы незаконная хозяйственная деятельность, которую я таким образом прикрывал. И в то же время этим судом первой инстанции проигнорированы предоставленные мной решения Высшего арбитражного суда о законности этой самой хозяйственной деятельности, связанной с экспортом продукции и возмещением по экспорту НДС. И всё это, очевидно, произошло потому, что в нарушение презумпции невиновности, закона и «Конвенции о защите прав человека» высокопоставленными лицами государства, прокуратуры и МВД ещё до моего первого допроса в качестве подозреваемого, до предъявления обвинения и рассмотрения дела судом я был объявлен виновным в совершении ряда тяжких резонансных преступлений, когда следствию и суду, создавая видимость расследования и проверки доказательств, фальсифицируя и фабрикуя материалы дела, оставалось только удостоверить обвинительным заключением и приговором суда вышеуказанные заявления высокопоставленных государственных лиц о моей полной виновности в преступлениях, совершение которых я никогда не признавал.
При этом с потерпевшими я не только не имел конфликта, расписанного в обвинительном заключении и теперь продублированного в приговоре суда, что подтверждено в их же показаниях в суде, а практически со всеми даже не был знаком или достоверно не знал о каком-либо их занятии, не говоря уже об установленном отсутствии между мной и ими отношений на основании хозяйственной или их профессиональной деятельности. Очевидно, поэтому и ещё потому, что мои показания в обоснование собственной невиновности и в том, что я сам являюсь потерпевшим, а не организатором банды, нашли подтверждение в показаниях обвиняемых и свидетелей на следствии, а затем в суде, в нарушение закона и «Конвенции о защите прав человека» суд было решено проводить закрытым от посетителей —
Судьи Верховного суда, казалось, слушали меня внимательно. Судья-докладчик не сводил с меня глаз.
— А поскольку приговор основан на руководстве якобы мной, — продолжил я, — единой сетью предприятий, квалифицированной в приговоре как группа компаний, к которым я даже не имел никакого отношения, о чём в деле, проигнорированные судом первой инстанции, имеются показания свидетелей, учредителей, бухгалтеров, директоров этих предприятий и документы, не содержащие соответственно ни одной моей подписи, я прошу приобщить к делу переданные суду моим адвокатом письменные показания таможенных инспекторов, проводивших оформление указанных грузов, в том числе для руководимых мной предприятий. А также прошу приобщить к делу, ознакомиться и взять во внимание ответы на запросы моего адвоката из контролирующих таможенных органов и других государственных ведомств о том, что указанные в контрактах грузы покинули территорию Украины, а валютные средства за них поступили в сроки, установленные законодательством. Это ещё один пример свидетельства о том, что материалы дела сфальсифицированы. А дело в отношении меня, как и приговор суда, сфабриковано.
Теперь все судьи Верховного суда смотрели на меня. В зале была тишина. Я сделал паузу, переводя дыхание. В комплекте с переданными адвокатом судьям Верховного суда документами содержалось несколько листов дополнения к моим показаниям о моём первом знакомстве в начале 90-х с рэкетом, о том, как в небольшом городе Западной Украины рэкетиры окружили отделение банка, в котором за проданный товар я получал наличные деньги, и охранник банка, видя это, сопроводил меня через площадь к начальнику милиции города, и тот фактически отговорил меня писать заявление.
— Ты можешь написать заявление. Ты уедешь, а твои родственники останутся здесь. Мы сможем посадить только одного. Но через три года он будет дома. Можно разрешить вопрос мирно. Мы тебя сопроводим из района, с парнями поговорим. Решай сам.
И письменные показания по этому поводу моей первой супруги, ее сестры, мамы и даже соседей о развернувшихся тактических действиях по запугиванию в селе на Заречной улице, когда около мазаных белых хат за голубыми крашеными заборами появились иномарки с тонированными стёклами, а на лавочках — те же парни в кожаных куртках. И потом — ловля меня за пределами района, в соседнем городе, по гостиницам — рэкет как неотъемлемая часть бизнеса, которую теперь ни следствие, ни суд в упор то ли не видели, то ли не хотели видеть, квалифицируя уплату дани как финансирование банды.
Все эти собранные и переданные Верховному суду адвокатом показания не имели прямого отношения к рассматриваемому делу и могли быть сразу отклонены Верховным судом как доказательства. Поэтому я не стал обращать на эти материалы внимание Верховного суда, а перешёл к заключительной части предоставленного мне слова.
— Ваша честь, — обратился я к судьям Верховного суда, — в материалах дела нет ни одного доказательства моей виновности в инкриминируемых мне преступлениях, и предъявленные обвинения не нашли подтверждение в суде. А показания уже осуждённых, теперь положенные в основу обвинительного приговора мне, по нормам УПК не могут являться доказательствами, поскольку получены во время административного ареста при допросе подозреваемых в качестве свидетелей и с применением физического насилия, о котором, отказавшись от этих показаний, заявили указанные лица, подтвердив мои показания о собственной невиновности на следствии и в суде. Помимо этого, они менялись не только с каждым допросом, но даже в течение одного следственного действия по времени, обстоятельствам и событиям, с единственным соответствием: фамилия Шагин ещё раз свидетельствует, как в отношении меня фабриковалось уголовное дело. Его материалами доказано, что я не имею никакого отношения к преступлениям, за которые осуждён, и сам являюсь потерпевшим от действий инкриминированной мне банды. На этом основании приговор Апелляционного суда г. Киева, которым я приговорён к пожизненному заключению, прошу отменить как незаконный. Дело в отношении меня прекратить. Из-под стражи меня освободить.
Я поблагодарил за внимание и сел на место. В зале ещё некоторое время сохранялась тишина. Мама смотрела на меня плачущими, но, казалось, уже счастливыми глазами. Судьи Верховного суда выслушали ещё нескольких подсудимых и их адвокатов и удалились в совещательную комнату.
— Встать, суд идёт!
Лысак оглянулась на меня. Не прошло и десяти минут, как судьи Верховного суда вышли из комнаты и заняли свои места. Судья-докладчик с редкими жирными седыми волосами, лежавшими и торчавшими в разные стороны на макушке, огласил: «Приговор оставить без изменений, ходатайства и кассационные жалобы без удовлетворения».