Белая река, черный асфальт
Шрифт:
– Нет, мам, – закончила вечер вопросов и ответов Зая.
Сема не был педиком, не был маньяком, не был наркоманом. Он вообще никем не был, кроме одного-единственного измерения – он был поэт.
Возможно, когда-то его сексуальность проснется, стихи-то про любовь он пишет, и Зае придется ревновать его к какой-нибудь вертихвостке. Ну что ж, значит, судьба. Это даже вызовет еще большую ее гордость, ведь она готова все сделать ради него. Не только отдать ему свое тело, но и терпеть, если он предпочтет тело другой женщины.
Вот Циркуль, тот да, пару раз изъявил свои желания относительно Заи. Пришлось ему доходчиво объяснить, что он для нее никто. Точнее, она его любит, и даже очень. Но только как Семиного друга.
Так они и ехали: вместе и одновременно раздельно.
На предпоследней остановке недалеко от их дома двери опять со всхлипом распахнулись, но на этот раз не бесполезно:
Польза, правда, выходила какая-то сомнительная – уж очень они походили на невысокого полета гопников.
Трамвай тронулся, а парни уже подходили к поэту и его группе поддержки.
– Кого я вижу! Мишан! – фальшиво обрадовался первый, маленький, с нервным злым лицом. Такие всегда играют роль провокаторов.
Семен не откликнулся. Во-первых, потому что его звали не Миша, а во-вторых, там, где он сейчас находился, этих троих не было.
– Своих не узнаешь, Мишан? – криво улыбнулся маленький и выразительно посмотрел на тупого детину. Похоже, роли были расписаны. Бригадир, третий малый с живыми бессовестными глазами, стоял чуть сзади «торпед».
– Да, Мишан, хреново себя ведешь, – согласился детина, недвусмысленно сжимая и разжимая правый кулак.
Сема медленно пробуждался, в его глазах зажегся интерес. Он с любопытством всмотрелся в лица.
Зая, почуяв беду, встала и вынула руки из карманов. На ее взгляд, ей следовало отдать ублюдкам четыре тысячи. Это полторы рецензии, отработает. Зато выведет из зоны риска поэта.
– Вы мне интересны, – сказал Семен. – Вы как волки. Только общипанные. Вот! – обрадовался он. – Шакалы! Хорошие образы.
– Ты что сказал? – угрожающе надвинулся детина. – Кто тут шакал?
Он был в группе самым сильным, но вовсе не самым опасным. Зая заметила, как их жиган полез в карман куртки.
Она даже страха не испытала.
Просто бросила на главного все свои килограммы и всю ярость. Точнее, страх. И, понятное дело, не только за себя.
Сила есть масса, помноженная на ускорение.
Массы хватало. Ускорения тоже было более чем достаточно.
Она лупила главного руками, коленями, головой и выхваченным у оторопевшего Циркуля зонтом.
Впрочем, оторопел не только Циркуль. Мелкий провокатор отпрыгнул в сторону, детина так и стоял, не в силах уследить за ситуацией. А бандитский главнокомандующий был безжалостно разгромлен. Одна его рука так и застряла в кармане, второй же он смог отразить лишь несколько ударов из великого множества, слившихся в единый блистательный ураган.
Водитель, увидевший в зеркале происходящее, даже полицию не вызвал. Просто остановился и открыл одну дверь.
Туда и выкатилась разгромленная банда, до последней секунды поражаемая руками и коленями девяностошестикилограммовой фурии.
Мат и стоны исчезли сразу, как только закрылись двери и трамвай тронулся дальше.
– Что это было? – весело спросил водитель через динамик. – Кунг-фу? Тхэквондо?
– Это было «не трожь Сему», – тихо ответила Зая, разглядывая саднящие ссадины на кулаках. Коленки тоже болели.
Вот теперь она ощутила страх. У этой твари был нож. Один удар – и Семен уже никогда ничего не напишет.
Охваченная ужасом, она взглянула на кумира.
Тот сосредоточенно стучал по планшету, лицо его было восторженным. Не зря она купила Семе планшет.
Следующая остановка была у дома Циркуля, но они не вышли. Проехали еще полкруга: не срывать же Семена на полуслове! А то, что у него пишется, было видно даже по его счастливому лицу.
До дома добрались в полвторого.
С кашей Зая передумала. Семен заканчивал писать. После этого ему всегда хотелось прочесть друзьям написанное. Какая уж тут каша.
Зая решила, что положительные эмоции в данный момент важнее калорий. А утром она его подкормит.
Циркуль разве что был чуть-чуть недоволен. Но и у него радость за друга-поэта преобладала над чувством несмертельного голода.
И вот Сема поставил последнюю точку.
Все уютно расположились на креслах-подушках, Зая выключила верхний свет и оставила лишь мягкое торшерное сияние.
– Есть, – прошептал Великий. – Два стихотворения.
– Давай, – тоже шепотом ответила девушка. Она и тут не рассталась с шинелью, только теперь накрыла ею ноги. В доме не было холодно, просто Зая не хотела, чтобы поэта отвлекали ее сбитые колени. Промоет и протрет их перекисью, как и руки. Потом. Сейчас же предстояло главное.
– Первое – непонятно о чем, – честно сказал Семен. – «Слова». Поэма.
И, не дожидаясь ответа, без выражения и эмоций начал читать только что родившийся текст:
Другие дети играли