Белая волчица
Шрифт:
– Товарищ майор, не надо! Он все скажет! – Кустарев решительно встал между жертвой и палачом.
– Не скажет.
– Говори, где Лена! Или майор сейчас выстрелит мне в спину, а потом – тебе в лоб! – Гриша в ужасе скривился в ожидании пули.
– Да не знаю я, где Лена, – выкрикнул Перекосов.
– Кто в нее стрелял?
– Не знаю. Это к Веселому! Он в курсе!
– Значит, Никиткин Лену заказал?
– Ее не собирались убивать, чисто запугать хотели.
– А Лена куда делась?
– Да не знаю я.
– Ты следил
– Да. И не только я.
– А кто еще? – спросил Кустарев.
– Какой-то мужик за вами пошел. Из джипа выбрался, вы в подъезд, он за вами. Оглянулся еще, потом зашел, через минуту вернулся, сел в машину. Да, этот тип, скорее всего, за вами следил.
– Уверен?
– Точно не скажу, но мужик реально подозрительный.
– Кто такой?
– Да я откуда знаю? Не наш это!.. Может, лукоморский? Вы же на них подумали, когда стрелять начали…
– Кто стрелять начал? Веселый? – спокойно спросил Одинцов.
Да, теперь это был нормальный человек, нисколько не отягощенный одержимостью, якобы внушенной ему. Одинцов больше не изображал зомби. Пистолет он уже вложил в кобуру.
– Веселый?! – Перекосов захлопал глазами, глядя на него.
Его только что развели, как последнего лоха. Он это прекрасно понял. Поэтому в глазах парня угадывались обида, досада и даже истерика.
– Туманова и Еремеева тоже Веселый застрелил?
– Туманова? Еремеева?.. Не знаю таких!
– И Веселого не знаешь? – спросил Одинцов и усмехнулся.
– Нет, знаю. Только он не при делах.
– То есть к покушению на старшего лейтенанта полиции гражданин Веселый не имеет никакого отношения?
– Не имеет.
– Это ты сейчас так говоришь. Ну да ладно, ты можешь лепить все, что душе угодно. Это уже не имеет никакого значения. Доказательства нам не нужны. Я Никиткина сажать не собираюсь. Пусть себе живет, висит вот на этом крючке. – Одинцов достал из кармана диктофон. – Я предъявлю ему данную запись, и мы с ним договоримся. А как он поступит с тобой, я не знаю.
– Эй, но так нельзя! – запаниковал Перекосов.
– А может, я и не буду с ним договариваться, – сказал Одинцов, пристально глядя на жертву собственного произвола. – Допустим, я просто задержу Веселого и предъявлю ему. Он даже не узнает, кто его сдал. А ты дальше у Никиткина работать будешь. Как тебя дружки называют?
– Арсений, – выдавил из себя парень.
– А у нас ты будешь работать под кличкой Стук. Или не хочешь стучать на меня?
– Стучать не хочу!
– А будешь?
– Если так надо…
– Конечно. Значит, за покушением на Кустарева стоял Веселый?
– Да.
– Кто с ним работал?
– Мы с Арапом только следили!
– А стрелял кто?
– Веселый. С ним Татарин был. Они вдвоем там крутили.
– Может, и Лену эти субъекты похитили?
– Нет, они свое дело сделали. Зачем им Лена?
– Может, Никиткин
– Это вряд ли. Я бы знал.
– Значит, кто-то другой следил, так получается? И как он выглядел, этот другой?
– Среднего роста, спортивный такой, походка быстрая, упругая. Лицо широкое, а переносица узкая, и глаза близко посажены.
– Что за машина?
– «Инфинити» черного цвета. – Перекосов напряг память. – Да, номера московские. Точно! Два раза по сто семьдесят семь…
– Сто семьдесят семь – это и цифровой набор номерного знака, и обозначение региона?
– Да.
– И буквы помнишь?
– Только две, между цифрами. «н» и «а». На!..
– «На!» – это тебе будет, если соврал!
– Нет, реально так было.
– Никому о нашей встрече не говори. Это для твоей же пользы. Да и сам никуда не уезжай. Дернешься – сдам тебя Никиткину.
Одинцов закруглил разговор, чтобы заняться розыском Лены. Кустарева подмывало поторопить его. Он сдерживал себя, но это давалось ему непросто.
Глава 27
Гипноз – это особое, измененное состояние. Человек зависает между сном и явью, теряется в действительности, не соображает, что происходит. Даже если и понимает, то на уровне подсознания, рефлексов, заложенных природой. Антенна в его мозгу открывается для приема сигналов извне, дешифратор между ним и сознанием бездействует.
Но чтобы манипулировать человеком, его еще нужно ввести в состояние транса. А сделать это непросто. Одной силы воздействия мало, нужны знания, умения, специальная техника и хитрость.
– Да, я умею подавлять чужую волю. Вернее, когда-то могла это делать, – со вздохом проговорила Лена.
Она смотрела на собеседника, но тот не откликался на ее взгляд. Ни в глаза не смотрел, ни на руки. Но при этом он видел ее через зеркало, которое висело сбоку от нее. Возможно, этот тип мнил себя Персеем, который сражался с Медузой горгоной.
Видный мужчина, интересный. Неважно, что ему далеко за сорок. Лена давно уже заметила, что ей нравятся мужчины в возрасте. Вряд ли это какая-то особая форма извращения, геронтофилии, хотя комплексы из детства в ней определенно присутствовали.
Девчонка росла без отца. Тот бросил их с мамой, когда ей было восемь лет. Она помнила его и очень любила до сих пор – так же сильно, как и ненавидела. Лена не могла простить его измену.
В каждом взрослом мужчине она прежде всего видела отца. Ей нужна была забота и ласка, а секс – это всего лишь средство удержать человека возле себя. Лена ведь понимала, что от нее требовалось Ивану и Антону. Они не видели в ней дочь, да она, в общем-то, на это и не напрашивалась. При всех своих комплексах, взятых из детства, Лена прекрасно осознавала реальность. Только вот прощать она так и не научилась.