Белая ворона
Шрифт:
И потому уйти сегодня, когда Монтроз настолько измучен, что едва стоит на ногах — невозможно, неправильно, нечестно. Еще один вечер ничего не решит. А завтра они поговорят, и Маред непременно скажет. И это безумие наконец-то закончится.
Глава 15. О любви к своей профессии
Ночью пошел дождь. Первые крупные капли тяжело ударили по оконному стеклу, разбудив Маред, но она попыталась вернуться в уютную теплоту дремы, и лишь когда дождь закапал прямо в лицо, нехотя
Взятый со столика фониль подтвердил: три часа ночи. Дождь лил все сильнее, в оставшуюся щель между рамой и фрамугой приятно тянуло свежестью, и Маред повернулась набок, уставившись в темноту за окном и позволив мыслям свернуть в привычное русло.
Да, ей удалось отказаться от требований Чисхолма. Но было что-то очень подозрительное и угрожающее в его ласковом намеке не торопиться рвать отношения с Монтрозом. Может быть, не дожидаться мерзкого сюрприза? Утром поговорить с лэрдом стряпчим, и если тот скажет, что без постели ему Маред в служащих не нужна, пора собирать вещи.
В голове снова и снова крутилось все, уже передуманное. Что ей могут сделать Чисхолм и его хозяева? Обнародовать камерографии? После угрозы покончить с собой, отправив признание в личную тайную службу королевы, они должны задуматься, доводить ли Маред до такого отчаяния. Так что все было правильно. Судя по романам о лэрде Гилмуре, шантажисты никогда не останавливаются. Уступи им раз — и останешься в их власти навечно. А раз решила — надо выполнять.
Остался главный вопрос: рассказывать ли все лэрду?
Маред содрогнулась, представив, что придется признаться в собственной слабости, глупости и трусости. Монтроз разозлится? Или посмотрит с усталой брезгливостью и удивлением? Ох, проклятье, да пусть бы лучше злился! Правда, он хотя бы поймет, что Маред не продажная женщина, что она согласилась на его предложение нехотя. Но легче ли от этого? Вряд ли он станет думать о ней лучше.
Дождь ненадолго притих, потом припустил с новой силой, весело и буйно хлеща по окну, будто хотел насквозь промыть нежащийся под его прохладными струями мир. Маред повернулась на спину, глянула на светлый потолок, поерзала на неприятно-теплой простыне. Скинула одеяло, но тут же снова повернулась на бок и обняла его руками и ногами, как в детстве. Сон все не шел, хотя фониль услужливо показал, что целый час куда-то провалился. Скоро рассветет. И пора решать.
Положив голову на край одеяла, она на минуточку прикрыла глаза — просто послушать дождь. И проснулась от стука горничной, чтобы через несколько минут торопливых утренних сборов узнать — его светлости снова нет дома. Да что же у него творится? И не связано ли оно с Чисхолмом?
Тье Эвелин, сообщая, что лэрд уехал чуть рассвело, привычно улыбалась. А на завтрак были мясные и творожные блинчики. Тонкие, золотисто-румяные, в дырочках, с сочной душистой начинкой. И кофе какого-то нового сорта. Маред распробовала тонкую горечь с привкусом пряностей и пожалела, что нет времени еще на одну чашку, потому что пить такой кофе второпях-преступление. Ничего, вечером…
«Да не будет ничего вечером, — зло одернула она себя. — Ни кофе, ни блинчиков. Отвыкайте, тье Уинни. Иначе скоро будете у лэрда
Злость помогла смыть минутную слабость, но, вставая из-за стола, Маред от всей души поблагодарила экономку, думая, что вот этой спокойной мягкой заботы ей будет не хватать. Пусть даже заботилась о ней тье Эвелин по долгу службы.
А в экипаже она подумала, что по конторе будет тосковать куда сильнее, чем по вкусным блюдам, прическам и шелковым чулкам. У нее ведь контракт с франками! И два дела, в которых она только начала разбираться. И тьен Финлисон под началом. Подумать только, у нее — и кто-то под началом. Это тоже было так странно и непривычно, что, открывая дверь отдела, Маред на мгновение зажмурилась от почти физической боли — сегодня последний день ее работы.
Поприветствовав коллег, она опустилась на знакомое место у окна. Свое место… Бригитта милосердная, когда же она успела так привыкнуть к полированному дереву стола, едва заметному запаху бумаги и чернил, даже к кактусу на окне!
Когда она успела привыкнуть к тому, что стало частью ее жизни? Частью души и сердца, которую можно вырвать только с кровью.
Что ж, до разговора с Монтрозом еще целый день, и уж точно это не повод забросить дела. Их ведь, наверное, сдавать придется. Только бы не Финлисону! Ведь ничего не сделает, бездельник…
Бездельник — словно почуяв, что о нем вспомнили, — как раз попытался проскочить мимо, но Маред, расстроенная и оттого более решительная, окликнула горе-помощника и сунула ему в руки папку со сводками.
— Тьен Финлисон, будьте любезны сделать до одиннадцати часов.
— Как скажете…
Скептически глянув на бумаги, Финлисон взял их и вернулся в другую комнату, а Маред принялась за свою часть, лихорадочно торопясь успеть как можно больше. Конечно, за день всего не сделаешь, но краснеть за оставленную работу она не собирается.
И как-то незаметно дело действительно пошло. Маред работала азартно, погрузившись в бумаги и выстраивая план того, что нужно сделать в этих дурацких запутанных делах — не ей, так другому пригодится. Так что одиннадцать часов она едва не пропустила. Как и Финлисона.
— Тьен Финлисон! — окликнула она снова идущего мимо помощника, радуясь, что из отдела нет другого выхода.
— О, тье Уинни… Прошу прощения, я скоро…
— Нет, это я прошу прощения!
Маред торопливо поднялась.
— Идемте, покажете, что вы успели сделать.
— Вот-вот, идите, тьен Финлисон, идите и покажите, — меланхолично прозвучало со стороны обложившейся папками тье Эстер, и Финлисон, явно собиравшийся все-таки выйти, подчинился.
— Так… — сказала Маред через пару минут, с трудом унимая поднимающуюся изнутри злость. — Это почти за полтора дня… Тьен, вы…
Она осеклась, заметив любопытный взгляд сидящего рядом Леона и мгновенно вспомнив наставления лэрда Монтроза. Все верно, нечего устраивать представление для всего отдела.