Белая ворона
Шрифт:
— Я не могу так жить, — в отчаянии сказала Маред, глядя на пол перед собой. — Я думала, что одно лето как-нибудь выдержу. Что все будет иначе… Я бы терпела, будь это просто больно. А это не больно, это хуже — приятно! И я уже не знаю, что со мной происходит. Я все решила, понимаете? Еще вчера хотела сказать, что ухожу. И вещи собрала — вон они, в комнате стоят. Но… я не хочу уходить. Я хочу работать у вас, ваша светлость. Просто работать! Я даже мечтать не могла… Вы же юрист милостью богов, милэрд! И я хочу так же… И чтобы вы меня уважали, понимаете? А вы… вы думаете, что я только ради денег… И если я уйду от вас, мне же придется
— Маред!
Монтроз рванул ее на себя, сгребая в объятия, крепко прижал к себе. Снова заглянул в лицо. Но Маред нес мутный поток истерики, неостановимой, выворачивающей душу наизнанку, и лэрд, поняв это, больше не сказал ни слова, только продолжал обнимать ее, невольно слушая сбивчивый шепот и всхлипы.
— Я не могу, не могу… Я не знаю, что делать. Мне нравится, понимаете? Нравится жить здесь, разговаривать с вами, спрашивать… Я за этот месяц узнала больше, чем за полжизни! И даже не о работе, а просто о людях. И это все вы, понимаете? Я как будто в скорлупе до этого жила, или в раковине, как устрица. Да боуги с ним, я бы с вами спала, если никак нельзя по-другому, только не ради денег! А теперь получается, что мне еще и спать с вами нравится. Я же думала, что ненавижу вас, что никогда, никогда… А теперь… Ох, да остановите же меня!
— Тише, тише…
Изнывая от смертельного, заслонившего все стыда, Маред снова уткнулась лицом в мокрую от ее слез рубашку на плече Монтроза. Прикусила губу, уговаривая себя молчать — все равно уже наговорила столько, что хоть топиться беги со стыда. И сбежала бы, может, не топиться, так просто подальше, но сил вырваться не было — Монтроз ее держал крепко.
— Ничего, девочка, ничего. Поплачь. Это нервное, — мягко звучал сверху его голос. — Плачь, не держи в себе. Знаешь, есть люди, которым необходимо и полезно чаще думать, а вот тебе, похоже, — вредно. Много лишнего надумываешь.
— Отпустите, — прошептала Маред.
Голова кружилась, перед глазами плавали цветные круги, но как же было хорошо! Из тела не просто ушло со слезами напряжение. Каждую частичку до кончиков пальцев на руках и ногах наполнило блаженное расслабление и чувство полноты бытия. И были приятны и низкий голос, и тепло сидящего рядом Монтроза, и его беспокойство с заботой.
— Отпущу, — легко согласился лэрд. — А ты ложись, хорошо? И на вот, воды попей.
Вода пришлась очень кстати. Маред жадно выпила стакан. Уже не стесняясь, стянула платье, содрала рубашку и, голая, забралась под тонкое одеяло. Монтроз, накинув халат, присел рядом, провел рукой по ее волосам, осторожно вытащил из них шпильки. Спросил тихо:
— Ты твердо решила уйти?
— Да, — прошептала Маред, глядя мимо него в полумрак дальней стены.
— Хорошо. Но место в конторе остается за тобой до конца практики, а там посмотрим. Я надеюсь, что ты вернешься ко мне на постоянную работу.
— Как… за мной…
— Обыкновенно, —
— Да… Ваша светлость, простите!
Маред приподняла голову от подушки, высматривая у двери темный силуэт.
— За что? — в голосе его слышался искренний интерес.
— Я опять лишнего наговорила.
Монтроз вернулся, наклонился и снова погладил ее по волосам. Сказал насмешливо-ласково, будто и не было ничего:
— Девочка, ну что поделать, если на искренний разговор тебя можно вызвать только двумя способами: выпороть или поиметь. Спите, моя влюбленная в работу тье, завтра все обсудим.
И вышел, мелькнув в полосе света из коридора. Маред без сил опустилась на подушки. Хотелось плакать и смеяться одновременно. Она сможет уйти от Монтроза и остаться в конторе? Ну, а как еще понимать его слова? Наверное, будут какие-то условия… Но это завтра, все завтра.
Глава 16. Треугольник без углов
Предупреждая Эвелин, что сегодня снова ночует в городе, Алекс самым глупым образом злился. Злость была именно глупой, потому что несправедливой. Кто виноват, что его светлость не умеет распределить свое время между взятыми обязательствами? Флория обижена, потому что ей стало доставаться гораздо меньше внимания, а Анриетта не обязана отказываться от хорошей рекламы, потому что Алексу не нравится ее источник.
А еще — Маред. С которой тоже творилось боуги знает что. Нет, кое-что как раз было понятно: девочка вдруг обнаружила, что она не такая добродетельная и бесстрастная, как о себе думала. Ох, какой же она была этим вечером! Горячей, безумно искренней. Как она позволяла и сама шла навстречу, как плавилась в руках Алекса, отчаянно отдаваясь!
Он вспомнил напряженное, как струна, тело, хрипловатое неровное дыхание, стоны, которая девочка уже не могла сдерживать и солоноватый вкус ее тела во рту. И теперь, после подобного, Маред уйдет? Глупости какие! На самом деле она ведь хочет остаться, просто не может найти повода, который оправдает ее в собственных глазах. Брать деньги и пользоваться преимуществами связи с начальником ей стыдно. А признаться самой себе, что ей приятно заниматься этим с мужчиной, тье Уинни тем более не в состоянии. Вот и рвется на части, не в силах решить…
Шины новенького мобилера, только сегодня присланного с завода, чуть слышно шелестели по мостовой, «Драккарус» шел с привычной плавностью, и Алекс прибавил скорости. Огни фонарей за окном стали мелькать чаще, быстрее побежали назад силуэты домов и вывески. Но этой скорости было мало! Зачем покупать настолько мощный мобилер, если городские улицы ему тесны?
Алекс расстегнул воротник рубашки, повернул ручку ветродуя, но и это не помогло. Что-то мешало дышать полной грудью. Хотелось то ли вдавить педаль до предела, чтобы мобилер рявкнул и сорвался с места, то ли остановиться, выйти и пить сырой ночной холод, как воду. «Да ты сам не знаешь, чего хочешь, — хмыкнул он про себя, — а требуешь этого от других».