Белая женщина
Шрифт:
А то, что евреи не являются национальностью, так это милейший, чепуха. Англичане исповедуют англиканство, но при этом остаются англичанами по национальности. Народ может иметь специфически ему присущую религию, но при этом остаётся очерченным этносом. В нашем регионе это касается, к примеру, друзов.
— Меняет, — заупрямился Мустафа. — Вы сами не верите справедливость своих претензий. Согласно идеологической линии партии «Энергичная работа», возглавляемой лучшим другом сексуальных меньшинств Великим Вождём и Учительницей, нас нужно уговорить, что бы мы Вас не убивали. Но за это Вы должны вернуть нам оккупированные заметьте, а не освобождённые, территории. И оккупировали
— Но из этих пятидесяти процентов двадцать — это палестинцы, имеющие израильское гражданство! Они голосуют за последователей Великого Вождя и Учительницы, совершенно справедливо полагая, что это политическое движение борется против существования еврейского государства. Палестинцы, имеющие израильское гражданство, являются пламенными патриотами своей Родины, пока не существующего государства Палестын, которое ведёт войну с Израилем, с конечной целью уничтожения последнего. И они участвуют в этой войне всеми доступными способами. В том числе, взрывая автобусы или голосуя за политические партии стремящиеся разрушить Израиль изнутри.
— Каждый должен бороться за мир как может, — согласился Мустафа.
Остальные тридцать процентов это частично обманутые, частично запуганные тысячавосьмисотлетним пребыванием в изгнании. Им кажется, что они настолько слабы, что не смогут защитить себя силой. И что безопасность можно купить. Но от выборов к выборам таких людей становиться всё меньше, и, я верю, когда-нибудь настанет день, когда к власти в стране придёт такое правительство, при котором государство сочтёт нужным защищать своих граждан.
— Этот день мы приближали, как мо-о-гли, — густым басом пропел Пятоев.
— Чем чаще я слышу шейха Мустафу, чем теплее я начинаю относиться к своей прежней жизни в России, — сообщил я, — Не могу сказать, что там мне совсем не доводилось сталкиваться с палестинцами, но там это было всё же в более приемлемых дозах и удобоваримых формах. Приведу пример. Когда я достиг возраста половой перезрелости, моя мама решила меня женить. Как-то она предложила мне встретиться с порядочной девушкой из приличной еврейской семьи. Энтузиазма это у меня не вызвало. Опыта встреч с порядочными девушками у меня не было никакого. Опыт встреч с девушками из приличных еврейских семей у меня был отрицательный. У меня была одна знакомая, попадавшая под эту категорию, но её владели два совершенно, на мой взгляд, взаимоисключающих желания. Она хотела бы выйти за меня замуж, но при этом не соглашалась ложиться со мной в постель. И хотя её мама в дальнейшем утверждала, что, если бы я взял её дочку в жёны, то в постель бы со мной она (дочка) легла бы непременно, судьбу я испытывать не стал. Тем не менее моя мама не оставляла надежду меня женить и периодически предлагала мне познакомиться с порядочной девушкой.
— Ну, с какой целью я буду знакомиться с порядочной девушкой? — искренне недоумевал я, слушая мамины предложения.
К тому времени я уже имел определённый вес в уголовном мире и считал себя самостоятельным человеком. Однажды, когда мама в очередной раз предложила мне встретиться с девушкой, но заранее предупредила, что она не еврейка и лупоглаза, я сказал, что лупоглазую я могу найти и еврейку, и отправился в Московскую хоральную синагогу на улице Архипова.
Если кто-то думает, что толпы еврейской молодёжи, собиравшиеся по праздникам возле синагоги, хотя бы в малейшей степени интересовались
— Так жить невозможно, — говорил он мне, — я должен уехать из СССР, не смотря ни на что. На мизерную зарплату я жить физически не в состоянии, а воровать и брать взятки, как ты, я не буду, так как не желаю садиться в тюрьму принципиально.
— Да я не ворую, — оправдывался я, — мне люди сами дают.
В то время я работал врачом-психиатром и выставлял за умеренную плату диагноз «эпилепсия», который был совершенно не совместим со службой в армии. В те годы Советский Союз приступил как выполнению своего интернационального долга по просьбе Афганского правительства, и мои услуги пользовались устойчивым спросом.
Однажды Перельдик радостно сообщил мне, что собирается покинуть пределы Союза Советских Социалистических Республик и поселиться в Перу, с перспективой в дальнейшем осесть в Соединённых Штатах Америки.
— Почему ты решил, что тебя выпустят? — спросил я. Вопроса о том, что могут не впустить в Перу или США, тогда не у кого не возникало.
— Я женюсь на перуанке, — сообщил мне Саша.
— На Пуанкаре? — переспросил я. Обычно Перельдик звонил мне между двумя и четырьмя часами ночи. И в этот раз он побеспокоил меня ровно в 3 часа 15 минут по Московскому времени. Спросонья я решил, что Саша обольстил покойного Пуанкаре, который был президентом Франции после Первой мировой войны.
— На гражданке государства Перу, — раздражённо разъяснил он мне, — ты будешь моим свидетелем на свадьбе.
По дороге в общежитие университета имени Патриса Лумумбы, которого Саша почему-то называл Тамтамом Клумбой, мне было сообщено, что Перу является удивительной страной. При относительно высоком уровне преступности там совершенно нет изнасилований.
— Почему? — удился я.
— Потому, — по дружески разъяснил мне Перельдик, — что изнасилование — это половой акт, при котором партнёрша сопротивляется. А с перуанкой этого случиться в принципе не может.
— Полового акта с ней случиться не может? — недоверчиво переспросил я.
— Ну, ты тупой, — почему-то радостно констатировал Перельдик, — впрочем, это вообще характерно для советских граждан. Перуанки ни при каких обстоятельствах не сопротивляются. Не бывает такого, что кто-то из них не была согласна. Это заметили ещё испанские завоеватели, о чём и доложили Колумбу.
В дальнейшем выяснилось, что всей правды о перуанской женщине Перельдик мне всё же не раскрыл. Перуанку нельзя изнасиловать в первую очередь потому, что из-за её уродства ни одному мужчине и в страшном сне не придёт в голову мысль о совершении с ней полового акта.
Невеста Перельдика была истинной дочерью своего народа.
— Красавец и чудовище, — охарактеризовала любящую пару свидетельница со стороны невесты, — Fantastic Flower— two (Аленький цветок — два), киностудия Метро-Голдвин-Мейр, режиссер Альфред Хичкок.
— Не слушай её, — сказал Саша, — она живёт с моей невестой в одной комнате в общежитии и известна как агент КГБ.
— Нина, — представилась агент КГБ, — но в университетском общежитии меня зовут Белой Женщиной.