Беллинсгаузен
Шрифт:
Фаддей опустил глаза. По наступившей неловкой тишине Грейг понял, что приватный разговор неприятен Беллинсгаузену, сказал, заторопившись:
— Ступай пока. Меня дела ждут.
И, глядя вслед уходившему моряку, подумал: «Вот на таких людях и держатся флот и Россия».
Фаддей же гадал, в чём же изменилось отношение Грейга к нему? Да ведь высокообразованный адмирал, большой любитель порядка и уставных пропорций, в этот раз звал его на «ты».
...Фрегат «Минерва» стоял у причала, грузился. После свидания с Глинкой другими глазами теперь смотрел Фаддей на пехотных солдат. С ранцами, шинельными скатками, длинноствольными ружьями со спущенными штыками, в белых бескозырках с высокой тульёй — формой обновлённой для действий в южных районах, пробегали они по шатким сходням на корабль и с опаской поглядывали на море. Много, слишком много среди них молодых из краткосрочных депо — учебных лагерей, где рекруты
Через неделю-полторы они выгружались из трюмов, позеленевшие от спёртой духоты, качки и скудной пищи. Спотыкаясь, горбясь под тяжестью ранцев и военной амуниции, они рысили по трапу на пирс, приходили в себя, лишь почувствовав твёрдую землю, уловив стойкий, пьянящий запах миндальных деревьев в серебре цветения, увидев за чинарами и тополями отары овец на взгорье в тени скал, а дальше, выше к небу, снежные кручи Кавказских гор.
Женщины без покрывал, в цветных платках, свёрнутых чалмою на голове, в длинных сорочках и широких туманах-панталонах украдкою поглядывали на пришельцев. Мужчины смотрели на русских молча, через плечо переговариваясь, какими бы средствами отделаться от постоя, подвод и прокорма.
Русоволосый командир роты, капитан с выгоревшими бровями, облокотись на борт, неподвижно взирал на них с нескрываемой злобой.
— Видно, уже встречались с горцами? — спросил Фаддей, останавливаясь рядом.
— Не раз, — буркнул капитан, доставая трубку и набивая её табаком.
— Не замиряются?
— Да никогда! Это они здесь, у берега, тихие, а в горах — истые дьяволы. Они не знают и не терпят над собой никакой власти. Хоть магометане, а пьют водку, бузу, вино. Живут разбоем. С детства приучаются к седлу, стрельбе. Набегают на казацкие села, как голодные волки, хватают женщин, детей, угоняют стада... Есыря, то бишь пленные, работают у них на полях, пасут овец, словом, выполняют всю рабскую работу. А уж дерзки до дикости, а дома тихи, как ангелы, гостеприимны до приторности. За гостя готовы умереть и мстить до конца поколений. Месть для них — святыня, разбой — слава.
— Ну, не все же этим живут, — возразил Фаддей, чем привёл пехотного капитана в ярость.
— Все до единого! — вскричал он, рванул на себе мундир, обнажив глубокий сизый шрам от сабельного удара. — Видите?! Я имею право это утверждать! И говорю истинно: ничем мы их не покорим. Надо просто огородить их стеною, и пусть грызутся между собой. У них же тьма племён, наречий, поверий, а мы со своими законами лезем, как свиньи в чужой огород.
Капитан зажёг серную спичку, раскурил трубку, выпустил струю дыма, в которой учуял Фаддей горьковатый запах анаши.
— Простите, вы моряк, вы своё дело знаете, а я солдат и не знаю, ради чего вот эту телятину, — он кивнул на сбегающую на берег пехоту, — в бой веду, где каждый камень стреляет, где против нас все ополчается: и народ, и проклятые горы, и ледяные реки, и разные болезни, и паршивейший малярийный климат. Мы упорно продвигаемся, возводим линию за линией, думая, что завоёвываем Кавказ. А замирённые вроде аулы остаются теми же притонами разбойников, что и прежде. Хуже того, они пользуются и выгодами русского правления, как подданные России, и барышами грабежей, в наших же пределах горцами произведёнными. Для них свободный вход и выход. Они извещают своих единоверцев о передвижениях отрядов, о состоянии укреплений, укрывают разбойников у себя перед вылазкой, делят добычу при возврате, снабжают абреков русской солью и порохом, нашим хлебом и оружием. Иной раз и сами отправляются на разбой, продают детей в рабство, рубят взрослых без пощады. А при экспедициях наших, когда мы в силе, — они безобидные, богобоязненные, как херувимы. «Хошь гяльды», «Тезамусен сен-не-маму-сен?», «На хабер?» — Капитан закатил глаза, сложил ладони, яростно закивал, изображая ненависть оборотней, не переводя на русский: «Милости просим», «Как живёшь-можешь?», «Что нового?».
У морского берега, в болоте, спасались от жары и слепней буйволы, выставив из грязной жижи одни тупые морды. Кивнув на них, капитан желчно договорил:
— Не походим ли мы здесь на этих божьих тварей? Пожалуй, походим. И даже очень.
Последний солдат прилепился к строю, фельдфебель махнул рукой капитану. Моргнув выцветшими ресницами, офицер протянул Фаддею сухую руку:
— Благодарю за доставку.
— Может, ещё встретимся, — попытался ободрить его Беллинсгаузен.
Капитан задумчиво выбил из трубки труху, вздохнул, но произнёс твёрдо, будто заранее предугадав свою участь:
— Нет. Не свидимся. Прощайте.
...В подчинении командующего Алексея Петровича
И в этом никак нельзя было винить русского военачальника. О нём устами одного из героев повести «Аммалат-бек» Бестужев-Марлинский высказывался так:
«Мне кажется, ни одно лицо не одарено такою беглостию выражения, как его!..
Надобно видеть его хладнокровие в час битвы. Надо любоваться им в день приёмов, то осыпающим восточными цветами азиатцев, то смущающим их козни одним замечанием (напрасно прячут они свои коварные замыслы в самые сокровенные складки сердца — его глаз преследует, разрывает их, как червей, и за двадцать лет вперёд угадывает их мысли и дела), то дружески, открыто приветствующего храбрых офицеров своих, то с величавой осанкою пробегающего ряды гражданских чиновников, приехавших в Грузию на ловлю чинов и барышей. Забавно глядеть, как все, у которых нечиста совесть, мнутся, краснеют, бледнеют, когда он вперит в них пронзительный, медленный взор свой, — вы, кажется, видите, как перед глазами у виноватого проходят взяточные рубли, а в памяти — все его бездельничества... видите, какие картины ареста, следствия, суда, осуждения и наказания рисует им воображение, забегая в будущее. Зато как он умеет отличать достоинство одним взором, одною улыбкою, наградить отвагу словом, которое идёт прямо от сердца и прямо к сердцу, — ну, право, дай Бог век жить и служить с таким начальником».
Лишь однажды «Минерву» отвлекли от перевозки солдат. Грейг приказал следовать в Одессу и принять на борт министра и чрезвычайного посланника тайного советника барона Строганова.
5
Зная по плаванию «Надежды» с Крузенштерном о капризности сановных дипломатов, каким был Резанов, Фаддей навёл на корабле идеальную чистоту: продезинфицировал трюмы, покрасил заново корпус, отвёл лучшие каюты для посла и его людей.
Однако Григорий Александрович Строганов [34] оказался человеком непривередливым, не чета Резанову, попавшему «из грязи в князи», хотя дальние предки его вышли из камских солеваров, но потомки уже в столицах пообтёрлись, в германских и английских университетах выучивались, давно стали вровень с потомственными князьями, а богатством иных и вовсе превзошли. Младший брат его Павел был другом императора, вместе с польским князем Адамом Чарторыйским, князем Кочубеем, графом Новосильцевым входил в Негласный комитет при молодом Александре [35] . Они мечтали о конституции наподобие английской, говорили о равенстве и братстве, о гражданских к военных реформах, однако, блеснув богатством идей, так и не смогли осуществить их на деле. Чарторыйский стал министром иностранных дел, Новосильцев — министром юстиции, Павел Строганов [36] — министром внутренних дел, правда ненадолго.
34
Строганов Григорий Александрович (1770—1857) — барон, член Государственного Совета, посол в Швеции, Испании, Турции. Выполняя дипломатическую миссию в Константинополе, содействовал улучшению положения Сербии. В 1826 г. император Николай I возвёл его в графское достоинство.
35
Комитет общественной безопасности состоял из молодых соратников Александра — графа В.П. Кочубея, Н. Н. Новосильцева, князя А. Чарторыйского, графа П. А. Строганова. К сожалею, получив отличное образование за рубежом, они совершенно не знали российской действительности, и проводимые ими реформы вскоре заглохли. Вместе с тем нельзя не отметить общую прогрессивную направленность, либеральность проводимой Комитетом политики: были пересмотрены старые уголовные дела, принят «Закон о вольных хлебопашцах», составлен проект нового Уложения, призванный «охранить права всех и каждого».
36
Строганов Павел Александрович (1772—1817) — граф, генерал-лейтенант, сенатор. Образование получил во Франции, откуда был отозван с началом революции. Вместе с Кочубеем и Новосильцевым он стал ближайшим советником Александра I. В 1807 г., будучи уже сенатором, волонтёром ушёл на армейскую службу, отличился при Бородине, Лейпциге, Париже.