Белое движение. Исторические портреты. Том 2
Шрифт:
Фронтальные части Пепеляева перешли в наступление на рассвете 15 августа. Красные войска оборонялись с большим упорством в течение суток, пока в тылу у них, у Мысовой, не раздалась артиллерийская стрельба. Тогда паника перекинулась на обороняющиеся части, и они покатились назад. К полудню 16 августа станция Танхой была освобождена, а утром 17 августа чехи и Сибиряки вошли в Мысовую, но оказались всё равно слишком далеко, чтобы вовремя придти на помощь десантному отряду у Посольской.
Ушаков переоценил свои возможности — он не учёл, что его отряд оказался на пути настоящей лавины людей, пытающихся любой ценой спасти свою жизнь и готовых на всё ради этого. Небольшой заслон белых был оттеснён в сторону; не знавший об этом Ушаков взял на станции паровоз и поехал проверить заставу.
Когда паровоз был внезапно
Лишь вечером 18 августа части Пепеляева и Гайды, наступая с фронта, вновь заняли станцию Посольская, где было взято 59 поездов и несколько тысяч пленных. Потери, как это ни странно, были невелики: 22 убитых и 30 раненых у чехов, около 100 убитых и 300 раненых у Сибиряков. Но праздничное настроение от победы было омрачено гибелью подполковника Ушакова.
Тела подполковника и его адъютанта были найдены в перелеске у железнодорожной линии. Оба были ужасно изуродованы: глаза выколоты штыком, нос и уши отрезаны, на всём теле - десятки штыковых ран. Не было сомнения: они оказались в руках изуверов, потерявших всякий человеческий облик.
Ярости однополчан, нашедших тела, не было предела. Один доброволец вспоминал, что в тот момент, когда Гайда впервые увидел своего ближайшего помощника и друга, ему как раз докладывали о прибытии партии пленных мадьяр. «Гайда, не оборачиваясь, резко и твёрдо сказал с характерным для него чехословацким акцентом: “Под пулемёт!”» - и вся партия пленных была расстреляна.
Посольская стала последним крупным сражением «Восточного похода». Все остальные станции сдавались после самых незначительных стычек, красные отряды бежали, не оказывая сопротивления, или рассеивались по тайге. 26 августа чехи и Сибиряки вошли в Читу, а 31 августа на станции Оловянной произошло соединение группы Гайды с передовыми разъездами Атамана Семёнова. Через три дня, 2 сентября, Гайда получил извещение, что решением Отделения ЧСНС он производится в генерал-майоры. Почти одновременно в генералы был произведён и Пепеляев. Наконец, несколько позднее постановлением Георгиевской Думы Восточного фронта за успешное руководство войсками в описанных выше боях оба были представлены к награждению орденом Святого Георгия III-й степени.
7 сентября 1918 года на станции Урульга красное командование приняло решение о прекращении организованной борьбы и переходе к чисто партизанским действиям. Таким образом, Гайда с честью выполнил свою задачу и совершил подвиг, равный которому трудно себе представить: всего за три с половиной месяца он «пробил» Транссибирскую магистраль и полностью очистил её от красных.
Затем Гайда отправился во Владивосток. Имея мандат Челябинского съезда на руководство всеми чешскими войсками в Сибири, а также опираясь на соглашение о подчинении ему частей Сибирской Армии на Восточном фронте, он считал себя Главнокомандующим всеми чешскими и русскими войсками на Дальнем Востоке и, соответственно, рассматривал свою поездку как инспекционную. Но очень скоро ему пришлось убедиться, что это не так. Владивосток фактически находился под управлением представителей союзников, а кроме того, в нём обретались целых два русских «правительства»: П. Я. Дербера и генерала Д. Л. Хорвата, которые не столько управляли Приморьем (так как союзники не допускали этого), сколько боролись между собой, да к тому же оба не признавали власти Сибирского Правительства в Омске. Наибольшим весом обладали
И вот в эту атмосферу политических интриг новоиспечённый генерал Гайда ворвался с напором и грацией слона в посудной лавке. В течение нескольких дней он успел перессориться с японцами, Атаманом Семёновым, Хорватом и русским комендантом Владивостока полковником Бутенко. Вскоре японцы объявили, что для них Гайда как Главнокомандующий не существует, и во избежание международного конфликта чешское руководство поспешило отправить того обратно на фронт, назначив 26 сентября 1918 года начальником 2-й Чешско-Словацкой стрелковой дивизии, которая должна была как можно скорее сосредоточиться в районе Екатеринбурга. Во второй половине сентября полки дивизии двинулись по железной дороге на запад, а вскоре за ними последовал и Гайда. Напоследок он ещё раз успел «учудить», назначив своего заместителя полковника Кадлеца командующим всеми войсками на линии КВЖД и оставив в его распоряжении сильный чешский отряд. На этот раз обиженными оказались также местные китайские власти, а проживавший в это время в Харбине генерал барон А. П. Будберг занёс в свой дневник следующие ехидные замечания:
«27 сентября. Гайда умчался на запад, назначив полковника Кадлеца главнокомандующим в полосе отчуждения, то есть смешав этим и без того сумбурное здесь положение до последних пре делов. Ни китайцы, ни японцы этого назначения никогда не при знают, и все шишки будут валиться на головы несчастных русских. Гайда неистовствует, очевидно, понимая, что чехи нужны до зарезу Омскому Правительству, и последнее готово всё претерпеть, чтобы с ними не ссориться. Плохо было без приятелей, а с ними, кажется, ещё хуже...
28 сентября. Гайда не унимается и издал приказ о назначении Кадлеца Главноначальствующим над всем русским Дальним Вое током; надвигается какое-то чешское пленение; осмелевшие австрийские дезертиры и наши бывшие пленные почуяли свою силу и садятся на наши шеи самым бесцеремонным образом, при пол ном молчании и бездействии союзников...»
Рассказывает Будберг и о том, как Гайда, «всюду ищущий популярности», приказал прицепить к своему поезду два вагона специально для местной молодёжи, едущей поступать в Томский университет, - а в результате вагоны на три четверти оказались заполнены спекулянтами... Подобные сплетни будут потом преследовать Гайду на протяжении всего его пребывания в Сибири. Скажем прямо: первое выступление Гайды в качестве политического деятеля завершилось полным фиаско.
Но здесь же, во Владивостоке, Гайда впервые встретился с адмиралом Колчаком, только что вернувшимся из Японии и ищущим возможности принести пользу Родине. Гайда и Колчак тогда лишь обменялись мыслями о желательности для скорейшей победы над большевизмом сосредоточить всю полноту власти в одних руках - то есть о необходимости военной диктатуры. В этом отношении оба они мыслили совершенно одинаково, и для Гайды эта встреча имела огромные последствия.
6 октября генерал Гайда прибыл в Екатеринбург. Вот каким увидел его в эти дни современник: «Очень молодое длинное лицо, похожее на маску, почти бесцветные глаза с твёрдым выражением крупной, хищной воли и две глубоких упрямых складки по сторонам большого рта. Форма русского генерала, только без погон, снятых в угоду чешским политиканам. Голос его тихий, размеренный, почти нежный, но с упрямыми нотками и с лёгким акцентом; короткие отрывистые фразы с неправильными русскими оборотами». Чрезвычайно точное описание, добавить можно разве что высокий рост и очень крупный нос. По этим характерным чертам его можно сразу узнать на фотографиях, на одной из которых он действительно одет в русскую генеральскую шинель с широкими красными отворотами и чешским нарукавным знаком.
12 октября 1918 года Гайда вступил в командование Екатеринбургской группой войск. Эта группа называлась ранее Северо-Уральским фронтом, и ею руководил произведённый в генералы Войцеховский, который теперь был направлен спасать ситуацию на Самарское направление. Противостоявшая советская 3-я армия М. М. Лашевича уже несколько оправилась от недавних поражений под Екатеринбургом и всё время порывалась перейти в наступление, что вылилось в ряд встречных боев, носивших весьма ожесточённый характер.