Белое вино ла Виллет
Шрифт:
Мы движемся вперед. Мне кажется, что толпа слилась воедино с землею, с пространством. Я искал врага. Я ничего не видел. И это не удивляло меня.
Вылетает автобус из предместья Сен-Дени. Таблица "1 – 6". Я делаю ему рукою, как застопорить и занять место в хвосте. Он тормозит, запинается, с трудом лавирует в толпе, но в заключение останавливается перед "Буфф дю Нор". Мы едем. Мне не достает только одного человека.
Достигнув середины площади, я различаю второй отряд, ерзавший у начала улицы Луи Блан. Его можно было принять за кучу суетливо движущихся
"По два! Вперед!"
Слышу, как начальник второго отряда повторяет команду, слышу шум шестерок, дрожание домов.
Улица Шапель прямо перед нами. У меня было ощущение грузчика, который ищет глазами, куда бы разгрузить шаланду с углем.
Тротуары – их не было видно. С каждой стороны густая толпа: два откоса.
Мостовая довольно грязная, но без экипажей, без трамваев, без заградительных отрядов.
Мы ехали почти что шагом, чтобы дать время колонне построиться за нами. Меня мучило то, что я не могу оглянуться и посмотреть, все ли в порядке. Но я испытывал уверенность. До меня как бы ветром доносило мощный шум моторов и колес. Мостовая и дома содрогались так сильно, что, казалось, находишься в пушечном жерле.
Вот тогда-то толпа действительно убеждается в нашем присутствии. Уверенность в этом распространяется все дальше и дальше, все больше и больше. Толпа рычит; толпа ощетинивается. Крики опережают нас; они раздаются там, где нас еще нет.
Кричу своему соседу во всю глотку:
– Наклонись и посмотри, успели ли отряды присоединиться к мам.
– Да. Думаю, что да!
Самое главное было не дать разделить себя. Я свищу команду:
"Плотней ряды! Малый промежуток!"
Команда четко повторяется три раза. Впрочем, я не был уверен в этом.
Мы катили еще минуту между двумя рядами толпы, которые становятся все более и более густыми, но, несмотря на свою плотность, не очень выпирают на мостовую.
Вдруг трое полицейских отделяются от тротуара, становятся посреди улицы и поднимают руки.
Я кричу соседу:
– Не обращай внимания! Кати!
Я смотрю вперед. Свободное пространство суживалось; в двухстах метрах оно заканчивалось острым углом в плотной толпе. Эта толпа казалась твердой, как черное дерево. Хоть я и чувствовал нашу силу, но не понимал, как будет возможно пройти через толпу.
Полицейских застав не было видно.
Это был последний момент, когда я чувствовал страх, соображал, взвешивал шансы за и против.
Вытаскиваю свисток: свищу во всю силу легких:
"По четыре! Вперед!".
Приказ прыгает за мною от отряда к отряду.
"1 – 2" прилепился ко мне слева. Второй ряд поравнялся с нами. Я не думал больше о трех фараонах. Где они?
Толпа была пьяна от радости. В самом деле! От нее исходило тяжелое дыхание, как от человека, который выпил. Она вздувалась, как бы желая броситься на нас. Потом опять отпрядывала.
Я свищу команду:
"Полный ход! Большое расстояние! В атаку!"
Мой первый ряд срывается с места весь сразу, одним усилием. Вдруг свободное пространство
Но толпа за нами была увлечена, подхвачена нами. Она бежала рядом с машинами, цеплялась за железные засовы, висла на перилах, набивалась внутрь, карабкалась на империал. Завывала в тон цилиндрам. Каждый автобус наполнился людьми, которые делали его более массивными; и каждый автобус тащил за собой целые гирлянды людей. Представляете себе картину этой массы, волнующейся с одного края до другого, от начала колонны до конца, цементирующей все промежутки, склеивающей все вместе?
Мы неслись вперед одною глыбою.
Свободное пространство все отступало. Но вот оно останавливается, упирается. На косогоре улицу преграждала полицейская застава. Она занимала противоположный склон.
Ору трем соседям:
– Не обращайте внимания! Вперед! Вперед! Закройте глаза!
Я вцепляюсь в рулевое колесо ладонями; склоняюсь над ними; закрываю глаза.
Слышу грохот машин, смешивающиеся с ним крики.
Остаюсь с закрытыми глазами, как в тоннеле, может быть, тридцать секунд.
Открываю глаза. Нет больше заставы. Ни одного полицейского! Изумительно широкий и пустой спуск; даже тротуары были голыми.
Лишь внизу, при выезде на площадь, кавалерия. Вдруг что-то блеснуло: они обнажают шашки. Они развертываются, идут рысью, галопом. Глубина улицы как будто поднимается к нам.
Наша скорость возрастала. Кузова машин оглушительно гремели. Руль бился, как пойманный вор.
Тогда я изо всей силы нажимаю мой рожок; еще и еще. То же делают мои соседи; затем второй ряд, затем третий и так далее, все сразу, не останавливаясь ни на секунду.
Вы знаете, что такое гудение автобусного рожка; но может быть, вы не легко представите себе рев пятидесяти автобусных рожков, нажимаемых одновременно и без перерыва.
Вот лошади драгун начинают танцевать. Они шарахаются, вертятся, встают на дыбы. Некоторые лягаются; некоторые взбираются на тротуар; бросаются на деревья. Драгуны падают, кувыркаются, кое-как подымаются и спасаются, позабыв шашку и каску.
Все же отряду человек в тридцать удалось сдержать своих лошадей; кое-как они выровняли фронт. Пришпоривали изо всех сил; чертыхались.
Но когда мы оказались в десяти метрах друг от друга, лошади ничего больше не хотели знать. Они стали как бешеные. Я перестал видеть ясно; но мне показалось, что они понесли в разные стороны.
Как я вам уже сказал, я держался правой стороны.
Вдруг, как из-под земли выскакивает лошадь без всадника и попадает прямо под мои колеса. Я врезываюсь прямо в нее, в самое брюхо. Тело животного изгибается, отскакивает на три шага. Я даже не затормозил. Я еду по нему. Мое правое колесо проходит по шее, левое – по животу. Я накреняюсь направо и ударяюсь о газовый фонарь. Я чувствую, что он ломается; но стремительность падения была ослаблена; и кузов плавно лег на большой дерево.