Белокурые бестии
Шрифт:
Так что теперь каждый мог сделать свой выбор сам: идти ли ему в погоню за длинным рублем и заново оформляться на своей старой работе, в старом «Резонансе», либо, подчиняясь неписанному кодексу чести профессионального журналиста и осознавая свое высокое предназначение, остаться работать на своем прежнем новом месте, в только что возникшем «Новом Резонансе». Ибо по сути, по духу, «Новый Резонанс» и был, есть и будет, она была в этом убеждена, настоящим старым «Резонансом», тогда как старый «Резонанс» был пока вообще неизвестно чем, и неизвестно еще, состоится ли когда-нибудь он вообще как газета, а если и состоится, то по поводу уровня этой газетенки лично у Китоновой не было никаких иллюзий…
Маруся и еще две пенсионного возраста корректорши оказались, кажется, единственными, кто не принял план Китоновой. Марусе вся эта история с переменой
Маруся каким-то чудом успела в последний момент проникнуть в бухгалтерию, где ей даже выдали справку о задолженности. Было видно, что в бухгалтерии совершенно не ожидали, что к ним после речи Китоновой кто-нибудь вообще обратится с подобной просьбой. Однако, после марусиного там появления, они, видимо, сумели быстро перестроиться, и пришедшие после нее туда пенсионерки-корректорши таких справок уже не получили.
Нового адреса нового старого «Резонанса» в старой редакции старого «Нового Резонанса» тоже, как выяснилось, никто не знает, у Китоновой он где-то был записан, но она никак не могла его найти. Старушки-корректорши, вроде бы, раздобыли этот адрес и с листочком в руках уже, было, радостно кинулись в сторону метро, но вскоре вернулись назад, так как по дороге выяснилось, что у них на листочке написан адрес дома, в котором они только что находились, этот адрес дал им вахтер, потому что подумал, что это пришли какие-то читательницы газеты и хотят написать в «Новый Резонанс», об адресе которого они у него спрашивают.
В конце концов, каким-то чудом Марусе удалось получить и адрес, и уже на следующий день она приехала на Петроградскую и встретилась с новым главным редактором «Резонанса», его звали Александр Иванович Молодцов, он был прапорщиком в отставке и приехал в Петербург буквально неделю назад из Саратова, где в течение нескольких лет издавал газету «Саратовский коммунар», там новые владельцы «Резонанса» и заметили способного журналиста, срочно пригласив его в Петербург и даже купив ему здесь комфортабельную трехкомнатную квартиру.
Молодцов оказался почти на голову ниже Маруси, у него были тоненькие, аккуратно выщипанные усики, круглые, как пуговицы, бесцветные глазки и зализанные к затылку редкие волосики. Правое плечо у него было настолько выше левого, что во время разговора он почти касался его ухом, отчего, весь такой хрупкий и маленький, он напоминал Марусе младенца, который плохо держит головку.
Александр Иванович тоже считал, что такого уровня, как у них в Саратове, настоящих профессионалов, здесь в Петербурге среди журналистов поискать днем с огнем, поэтому он собирался своих сотрудников, главным образом, выписывать из Саратова и окрестных областных городков, поселив их на первое время в одном из заводских общежитий на Выборгской стороне. Из числа же старых сотрудников «Резонанса» его вообще мало кто устраивал, большинство из них, по его мнению, абсолютно не умели писать и ничего не смыслили в проблемах замечательного города на Неве, которые ему даже оттуда, издалека, с Волги, были видны гораздо лучше. При этом он весьма скептически окинул Марусю взглядом с ног до головы, и сказал, что, если она надеется получить долги, за которые он, собственно, не несет никакой моральной ответственности, а просто отвечает за других сугубо формально, как это она сама прекрасно понимает, то тогда она должна будет пройти у него испытательный срок, который будет длиться неопределенное время, пока он окончательно не решит, подходит ли она ему, тогда, может быть, ей начнут выплачивать полную ставку, а пока она может рассчитывать разве что на пятую ее часть. И само собой, ей надо будет забыть о том свободном расписании, которым обычно пользуются столичные журналисты, так как у них в Саратове так не принято. Приходить на работу надо будет в девять утра, а уходить, соответственно, в районе шести, но все это только в том случае, если его устроит качество марусиных текстов, с которыми он еще не успел ознакомиться, потому что в настоящий момент у него очень большой конкурс на каждое рабочее место, а непомерно раздувать штат, как это было в старом, а теперь «Новом Резонансе», он не намерен.
Все эти его предложения Маруся должна была, по его мнению, предварительно хорошенько осмыслить и обдумать, прежде чем принимать столь ответственное в своей жизни решение, и подавать ему заявление о приеме на
Столь сложная процедура получения уже заработанных ею денег Марусю совсем не устраивала, ей очень хотелось найти какой-нибудь путь покороче, чтобы побыстрее получить деньги, которые ей были очень нужны. Она теперь жалела, что так пассивно относилась к этой проблеме в последний год своей работы в «Резонансе», но бессознательно ей было даже как-то приятно думать, что у нее как бы отложена на будущее еще целая тысяча долларов и так, в невыплаченном виде, они даже лучше сохранятся, и потом она почему-то думала, что они никуда не денутся, и она всегда их может потребовать, и тогда сможет купить себе не только мороженое, но и еще много чего, что ей было крайне необходимо, например, какое-нибудь красивое платье, или новую дубленку, или зимние сапоги…
Сева Азаров, коллега Маруси по «Универсуму», писавший на криминальные темы, посоветовал ей обратиться к адвокату, который консультировал журналистов бесплатно.
В адвокатской конторе «Голицын и Ко» ее встретил видный пожилой мужчина с окладистой бородой и благородной сединой в волосах, чем-то отдаленно напоминающий Тургенева, каким его обычно изображали на старых портретах и в школьных учебниках. Он сразу же сообщил Марусе, что он, являясь представителем старинного русского княжеского рода, основал свою контору вместе с двумя своими племянниками и сыном исключительно для того, чтобы помогать попавшим в беду людям, но это было чем-то и так само собой разумеющимся, ибо это был его професссиональный долг, так его учили в Университете на юрфаке, поэтому он основал контору не только с этой очевидной для всех целью, но еще и с целью возрождения во многом утраченной в годы коммунистического правления традиции настоящей российской юриспруденции, это уже была своего рода сверхзадача, которую он преследовал в каждом своем деле, в каждом своем конкретном поступке и, в сущности, это и было настоящим смыслом всей его деятельности, о которой она, Маруся, как журналист, тоже могла бы где-нибудь при случае написать, не обязательно, конечно, прямо сейчас, можно и через месяц или два, и по какому-нибудь иному поводу.
В приемной, пока Маруся некоторое время ждала своей очереди у кабинета Голицына-старшего, она действительно видела множество вырезок из разных газет, развешанных по стенам, в основном это были публикации под рубриками: «Советует адвокат», «С вами беседует специалист», «В гостях у адвоката», «Юрист предупреждает» и т. п.,- на всех вырезках были фотографии пожилого видного мужчины с благородной сединой.
Главным же условием возрождения этой утраченной традиции отечественной юриспруденции было установление доверия между клиентом и адвокатом, чему и должна была способствовать его славная фамилия, которой Голицын сам лично никогда не кичился и даже сейчас не стал особенно спорить с этими мудаками из Дворянского собрания, которые отказались его туда принять и поставили под сомнение его происхождение, ему на это было глубоко плевать, ведь главное-то было не в фамилии, а в его честности, в которой еще никто из его клиентов никогда не смог усомниться.
Сейчас, например, он вел крупный процесс, в котором защищал местного петербургского журналиста, марусиного коллегу, в его тяжбе с Жириновским. Журналист отснял двухчасовой видеофильм про Жириновского, и, после того, как этот фильм был растиражирован на видеокассетах, Жириновский неожиданно отказался платить ему обещанный авторский гонорар, заявив, что того, что записано на этой кассете, он никогда в жизни не говорил и сказать не мог, а эта кассета уже вовсю продается, более того, он теперь предъявил встречный иск журналисту за грубое искажение его слов и моральный ущерб, хотя всем известно, что Жириновский мог говорить, что угодно и как угодно, это он, собственно, и собирался доказывать в суде. Жириновский же, в свою очередь, настаивал на том, что именно этого, что записано на кассете, он никогда не говорил и говорить не мог. Голицын даже предложил Марусе буквально на следующий день прийти на этот процесс и посмотреть, если ей интересно.