Belov.indd

Владимир Гомзяков

Глава 4

УРАЛЬСКИЙ ТРАМПЛИН

Столица

В мои 18 лет Москва поразила меня ритмом жизни, к которому я долгое время не мог привыкнуть (правда, когда привык, этого ритма стало уже не хватать, и Свердловск после Москвы показался захолустьем). Я жил в ближнем Подмосковье и в столицу наезжал 2-3 раза в неделю, благо проезд был недорогим — 20 копеек на электричке и

5 копеек на метро. В Москве я ранее неоднократно бывал с матерью, которая меня провела по всем основным музеям и достопримечательностям, поэтому, честно скажу, после переезда

в музеи уже не ходил. В Большом театре был несколько раз, но театралом не стал.

Зато увлечение спортом нашло в большом городе благодатную среду. С удовольствием посещал футбольные матчи в «Лужниках», ходил на хоккей. Болел в основном за футбольный «Спартак», поскольку жил в паре остановок от «Тарасовки» и не раз приезжал на знаменитую спартаковскую базу посмотреть, как тренируются футболисты. Футбольные, хоккейные, баскетбольные игры собирали тогда огромное количество зрителей (например, на матчах «Спартак» — киевское «Динамо» стабильно было по 100 тысяч, в 63-м году за игрой баскетбольных ЦСКА и «Реала» наблюдали 14 тысяч), билеты на игры продавали с «нагрузкой». Бешеный ажиотаж вызывали легкоатлетические матчи СССР — США.

Обстановка на стадионах была удивительно доброжелательная, отсутствовали какие-либо признаки агрессии, хотя на трибунах разрешалось пиво в стеклянных бутылках (а других тогда и не было). Спорт удивительно объединял людей. Я сам могу засвидетельствовать потрясающее чувство единения с согражданами, которое испытал, находясь в 63-м на стадионе в момент установления Брумелем⁸ мирового достижения в прыжках в высоту.

В «Лужниках» была прекрасно организована спортивно-досуговая инфраструктура, там можно было провести целый день одному, с компанией или семьей. Вокруг главного стадиона были размещены многочисленные спортивные площадки, доступные для всех желающих, в выходные дни организовывалась выездная торговля.

60-е

В целом обстановка, общечеловеческая атмосфера тех лет была очень доброжелательной. Мои воспоминания о 50-х годах включают в себя некоторые тревожные моменты: помню, как после сталинской послевоенной амнистии сибиряки крепче запирали ставни и засовы, держали наготове ружья — опасались уголовников. Помню сталинские снижения цен. О 60-х впечатления, конечно, более светлые.

Отношения людей друг к другу были человечными, добрыми. Хотя без хулиганов и драк дело, конечно, не обходилось. Например, перед Новым 1963 годом подгулявшая компания на улице пробила мне голову грифом от гитары. Серьезная преступность если и была, то в глаза не бросалась. Не было национальной неприязни. Кавказцы хотя и выделялись — как правило, богатством, иногда развязным поведением, — но ненависти или вражды не вызывали.

Еще Москва бросалась в глаза более высоким, по сравнению с провинцией, уровнем жизни. Как сейчас перед глазами — зима, улица Горького и девушки-москвички в норковых шубках и на «шпильках». Особняком по тем временам были владельцы 21-х «Волг» — с учетом отсутствия тогда «Жигулей» эти чудо-машины выглядели на улицах Москвы как сейчас, пожалуй, «Ламборджини» и «Бентли».

Что касается девушек, то знакомство с ними занимало тогда немало времени и усилий. Флирт, направленный на то, чтобы склонить даму сердца к близости и затем выскочить из этой ситуации без штампа в паспорте, был целым искусством. Поэтому подруги в ту пору присутствовали в моей жизни эпизодически — знакомства отнимали слишком много времени, что в мой ритм жизни не вписывалось.

Кстати, романтическая составляющая моего переезда в столицу неожиданно дала сбой. Как это нередко

бывает, оказавшись рядом, мы с Натальей несколько разочаровались друг в друге и на некоторое время прекратили общение. Впрочем, забегая вперед, скажу, что в

1966- м мы все-таки поженились.

В то же время вполне благополучной ту эпоху тоже не назовешь. Если в 1962-м в столовых еще давался бесплатный хлеб, то следующий год уже запомнился пустыми полками магазинов. Политика Хрущева была в народе в целом непопулярной, было ясно, что она ведет к обнищанию людей. Смену Хрущева после «славного десятилетия»⁹ помню, но без деталей — увлечение спортом безоговорочно преобладало над интересом к политике.

Первые неудачи

Если говорить собственно о моей спортивной карьере в столице, то два года, проведенные в «Лестехе», стали для меня после безоблачной юности в Томске суровой школой жизни. Меня зачислили на новый и весьма престижный факультет электроники и счетно-решающей техники, но учебе я внимания почти не уделял. Жить стал в общежитии, впервые оторвавшись от семьи.

Я тренировался и играл за команду вуза (который, хотя и базировался в Московской области, участвовал в первенстве Москвы), а также за молодежную и взрослую сборные Московской области. Играл неплохо, забивал, как правило, по 20-30 очков за игру. Несмотря на это, «старики» институтской команды встретили меня в штыки. Впечатления от тренера команды после моего первого наставника Реша, который был мне почти как отец, были разочаровывающими.

Ко всему прочему тренер сборной Московской области Г. Т. Никитин (в прошлом — тренер олимпийской сборной СССР на Олимпиаде в Мельбурне) почему-то невзлюбил меня и сформировал обо мне точку зрения — «ничего из него не получится, слюнтяй». Возможно, свою роль сыграли мои неказистые физические данные — атлетом я тогда не выглядел, хотя внутренняя сила, выносливость, закалка были уже тогда.

Самое главное, как я теперь понимаю, — я не был готов выступать в Москве психологически. Как я быстро понял, Москва любит готовых героев, в нее надо въезжать на белом коне или жестко отвоевывать свое место под солнцем. К такой жесткой борьбе я и не был готов.

В команды мастеров в ту пору, как правило, попадали в возрасте около 20 лет (правда, в ЦСКА, случалось, после зачисления людей еще «вымачивали» по 5-6 лет в запасе). У особо одаренных в этом возрасте уже были и международные достижения. Например, Толя Поливода в 67-м стал чемпионом мира в 21 год. Поэтому отсутствие приглашений в московские клубы по прошествии двух лет в «Лестехе» вызывало у меня известное напряжение.

Это была пора преодоления первых настоящих трудностей и соблазнов (помню, что через год пребывания в Москве «утратил девственность» — научился пить водку, которую раньше не пробовал). Главным было не сломаться, потому что на фоне этого напряжения, отсутствия ко мне серьезного интереса, туманности пути в большой баскетбол стали появляться и предательские мысли о завершении занятий спортом.

Сейчас я благодарен судьбе за тот период жизни, который оказался крайне тяжелым, но неоценимо полезным. Если бы я его не прошел, то не узнал бы много важного, не приобрел бы необходимую закалку, не выработал бы умения переоценивать свою жизнь. Главное, что я понял уже позднее, — этот период научил меня вниманию к Божьему промыслу, который нужно уметь с достоинством принять.

Выручали меня, как всегда и до, и после, тренировки и игры. Несмотря на уныние, я продолжал жить баскетболом, тренироваться и бороться за свою мечту.