Белые флаги
Шрифт:
– А вот послушай. В прошлом году мои знакомые ребята-археологи отправились в экспедицию. По дороге купили осла. Прибыли на место, сняли с осла поклажу, раскинули палатку, устроились, и тогда выяснилось, что осел им больше не нужен.
– Что с ним делать?
– спросил один.
– Отпустим!
– говорит другой.
– Что вы, жалко осла! Его же волки загрызут!
– вмешался третий.
– Ну, тогда оставим здесь!
– посоветовал четвертый.
– А кто за ним будет ухаживать?
– возразил пятый.
–
– решил шестой.
– Чем? У нас ведь нет ружья!
– спросил первый.
И вот что они придумали: привязали к ослу заряд динамита и подожгли фитиль. Осел погиб от взрыва, но зато его не терзали волчьи зубы. Страшно, дико, но гуманно...
...В тюрьме жалеют даже насекомых. А Шошиа, например, убежден, что от изобретения дуста пострадало и само человечество. Дуст истребил клопов и блох, которые высасывали у людей излишнюю и негодную кровь и тем самым способствовали регулированию кровообращения в человеческом организме. К чему привело истребление этих насекомых? Участились такие заболевания, как гипертония, атеросклероз, лейкемия, инфаркт миокарда, инсульт, стенокардия и многие другие, о которых мы пока даже не подозреваем.
– Разве прежде умирали от таких болезней?
– спрашивает нас Шошиа.
Мы не знаем, что ему ответить, и поэтому молчим.
– Ну, вот, значит, я прав!
– радуется Шошиа.
– То же самое произошло в Китае. Истребили воробьев, и что же? Пропал урожай риса! Что, не так?
Мы молчим. Но вдруг берет слово Тигран:
– Хорошо, блохи там, воробьи, - понятно. Но вши? Какая польза от вшей?
Тут уж Шошиа умолк: он не уверен, есть ли человеку польза от вшей...
Да, в тюрьме жалеют все и вся, кроме собственных нервов.
...На этот раз вызвали Гоголя с вещами. Мы все любили Гоголя, поэтому после его ухода в камере надолго воцарилось тягостное молчание. Лишь перед сном его нарушил Исидор.
– Если мы не побережем свои нервы, государству не останется что делать: мы сами загоним друг друга в гроб!
– сказал он и отвернулся к стене.
ОПЯТЬ - А ЕСЛИ?!
Мать оказалась права. Спустя неделю меня вызвал новый следователь.
Он был чуть моложе Гагуа. При моем появлении в кабинете он не поздоровался со мной, не предложил сесть и не угостил папиросой. Все это проделал я сам - приветствовал следователя, сел на стул, взял сигарету из лежавшей на столе пачки "Иверия" и, закинув ногу на ногу, закурил.
Почему я вел себя так нахально, затрудняюсь сказать. Быть может, хотелось дать почувствовать новому следователю, что я ни в чем не виноват и никого не боюсь. А может, хотелось подчеркнуть, что я очень, очень устал, на все махнул рукой и что мне совершенно безразлично, что они со мной сделают. Я помнил просьбу матери - держаться вежливо и тем не менее вел себя вызывающе. Следователь смотрел на меня с насмешливой улыбкой. Было ясно, что примитивный мой ход, каких
– Моя фамилия Хеладзе, - сказал следователь, - ваше дело для дополнительного следствия передано мне.
– Очень приятно!
– улыбнулся я.
– Почему приятно?
– спросил он.
– Не знаю.
– Зачем же говорить, что приятно?
– Так, из вежливости.
– Это хорошо.
Наступило молчание. Хеладзе не заговаривал со мной, а мне тем более сказать было нечего. Сигарету я выкурил до конца, взять вторую постеснялся. Хеладзе понял это, протянул мне одну и взял другую сам.
– Спасибо!
– поблагодарил я.
– Пожалуйста. Прикури!
– Прикурите сначала вы!
– Я не курю. Уже лет пять... Хотя и тянет очень...
– Как только выйду отсюда, я тоже брошу курить!
Хеладзе улыбнулся. Я понял, что сболтнул глупость, но что мне оставалось делать? Когда догорела дотла вторая сигарета, я не выдержал:
– Начнем?!
– Что начнем?
– Дело!
– Дело давно уже начато.
– Ну, допросите меня!
– Хочешь сказать что-либо новое?
– Нового ничего.
– А старое здесь записано слово в слово.
– Зачем же тогда вы пришли сюда?
– Так просто. Хотел поглядеть на тебя и на Амилахвари.
– Для этого не стоило приходить, у вас же есть наши снимки!
– выпалил я и почувствовал, как гаснет слабый луч надежды, вспыхнувший было во мне в начале встречи со следователем.
Хеладзе раскрыл папку, долго всматривался в бумаги, потом поднял на меня глаза и тихо сказал:
– На снимке ты выглядишь убийцей, Накашидзе! Мне верить снимку?
Наши взоры встретились. Я долго крепился, стараясь выдержать его пронизывающий взгляд, но не сумел и отвел глаза.
Когда я снова взглянул на следователя, лицо его выражало не торжество победителя, а лишь грустное недоумение.
– Ну, так как мне быть, Накашидзе?
– Как вам подскажет совесть.
– А что мне делать вот с этим?
– И он положил ладонь на папку.
– Что найдете нужным...
– В твою пользу, Накашидзе, говорят лишь три факта.
Впервые за все эти месяцы я услышал, что, оказывается, что-то говорит и в мою пользу!
– Что же?
– почти крикнул я.
– Во-первых, показания твои и Амилахвари абсолютно идентичны, возможности же для предварительного сговора, судя по материалам следствия, у вас не было. Во-вторых, отпадает предъявленное вам обвинение в попытке присвоения тысячи пятисот рублей, принадлежащих пострадавшему Харабадзе. Буфетчик показал, что у Харабадзе денег при себе не было, но он доверял ему как старому клиенту. В-третьих, Амилахвари взял вину на себя. Вот его собственное признание. Читай.