БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
Шрифт:
Вдруг уголком глаз Алехин увидел где-то у пола зеленую юбку жены. Он поднял голову от шахматной доски. Около письменного стола стояла Грейс. Ничего не понимая, удивленно смотрела она то в глаза Алехина, то на пешки, нелепо торчащие из его ушей. Грейс, очевидно, что-то говорила - губы ее беззвучно шевелились. «Ругает меня, а я не слышу, - подумал Алехин, и его охватила безумная радость.
– Здорово я провел музыкантов и Грейс! Вошла, а я даже не слыхал!»
Алехин вынул пешки из ушей. В голову с злобной назойливостью ворвались звуки, только и ждавшие момента, чтобы отомстить за обман. Громче всех слышался низкий голос Грейс.
–
– Что ты говоришь?
– спросил он жену.
– Я говорю: выходила замуж за культурного, воспитанного человека…
– А оказалось?
– спокойно спросил Алехин.
– Оказался шахматист. Мастер передвигать деревяшки, - съязвила англичанка.
– Лучше хорошо двигать деревяшки, чем плохо пиликать на скрипке. Музыканты!
За открытой дверью на лестнице послышались торопливые шаги: по- Видимому, Гарольд, поднявшийся с Грейс на второй этаж, услыхав ворчливый разговор супругов, устремился вниз.
– Вы опять пьяны!
– скривила губы Грейс.
– Тогда оставайтесь лучше здесь. Мне не нужно будет краснеть за такого мужа!
Закрыв дверь, Грейс торопливо сбежала с лестницы.
Алехин поднялся из-за стола, подошел к книгам и вынул бутылку. «Ну что ж! Пьян так пьян!» - горько усмехнулся он. Осушив две рюмки коньяку, он прошелся по кабинету. Внизу опять зазвучала музыка, на этот раз один рояль. Разозлившаяся Грейс играла что-то стремительное и бравурное: видимо, в пику мужу она извлекала аккорды с максимальной силой. Алехин безразлично махнул рукой. Мстительная выходка Грейс не затрагивала его, он уже стал привыкать к подобным вспышкам.
Походив по кабинету, он вновь сел за письменный стол. Буду тренироваться по Ботвиннику, - подбодрил он себя. Вместо радиоприемника будут Грейс с Гарольдом». Но вскоре он опять увлекся позицией и забыл про шум и музыку. Хотя он не затыкал больше ушей, до его сознания уже не доходила и не мешала ни громкая музыка, ни голос Грейс, что-то объяснявшей внизу своим коллегам.
Вывел его из задумчивости стук в дверь. «Опять Грейс», - подумал Алехин в первый момент. Дверь распахнулась, на пороге стояла Мадлен.
– Вас просят к телефону. Из Парижа, - сказала горничная. Алехин спустился вниз. Здесь звуки музыки стали заметно громче. Дверь была раскрыта - еще одна месть Грейс. Алехин увидел жену, сидящую за роялем, молодого худого Гарольда со скрипкой и коренастого мужчину с эспаньолкой и тщательно прилизанными волосами. Короткие толстые ножки сидящего мужчины осторожно обнимали виолончель.
– Кто говорит?
– не расслышав, переспросил Алехин.
– Гвендолина? Здравствуй, - закричал он в трубку по-русски.
– Что?! Когда?!
– нетерпеливо переспросил Алехин и вдруг, раздраженный неуместной музыкой, пронзительно закричал в открытую дверь гостиной:- Прекратите играть!… Сейчас же!
В горячке Алехин крикнул сначала по-русски, затем, увидев вытянувшиеся лица, повторил по-французски.
– Отчего умерла?!
– допрашивал Алехин Гвендолину. Его пронзительный голос звучал жутко во внезапно наступившей тишине.
– Неизвестно? Когда похороны? Я приеду.
Повесив трубку, он бегом поднялся на второй этаж, зашел в кабинет и зло повернул на два оборота ключ в двери.
Бутылка коньяка перекочевала с полки на письменный стол и опустошалась с невероятной быстротой. «Вот уже нет Нади, - повторял сам себе и все-таки
– Ушла совсем, навсегда. Единственный человек в этом мире, кто любил тебя по-настоящему. Надя, она отдавала все свои силы, чтобы создать условия для твоего успеха, охранить от злой судьбы. Что таить, еще большой вопрос: стал бы ты чемпионам мира без Нади? И чем ты отплатил ей? Черной неблагодарностью, бросил одну, потерянную, забытую. Даже и не вспоминал. А она?! До последней минуты ее мысли были о тебе, о твоей судьбе терзалось ее доброе сердце».
Алехин вспомнил последнюю встречу с Надей. Небольшой турнир в пригороде Парижа, полдень, ласковое солнце позднего бабьего лета. Алехин доигрывал длинную партию, отложенную накануне. Нудная позиция - прямого выигрыша нет, приходится выжимать небольшой перевес в эндшпиле. Все было ясно Алехину; не думая, делал он очевидные ходы п сразу отправлялся гулять между столиками. Народу в зале было мало, доигрывалось всего четыре партии.
Вдруг Алехин остановился в оцепенении. В углу зала, там, где красный канат прикреплялся к стене, сидела Надя. «Не может быть, - в первую минуту не поверил глазам Алехин, - что ей здесь делать?» Но это была она. Надя сидела молчаливая и притихшая, черный костюм подчеркивал ее потерянность в пустом зале. Алехин не отрывал глаз от одинокой фигурки в черном. Но вот она подняла голову, их взгляды встретились. В глазах Нади на мгновение промелькнул испуг.
Алехин подошел к растерявшейся женщине и, не произнеся ни слова, поцеловал ей руку. Надя устремила на бывшего мужа вопросительный взгляд добрых карих глаз.
– Прости, Саша, - смиренно и тихо прервала Надя тягостное молчание.
– Мне так хотелось побыть с тобой. Если ты против, я уйду.
– Нет, нет, - поспешил успокоить ее Алехин. Они долго смотрели в глаза друг другу. Надя осунулась, похудела и заметно постарела. Под глазами появились темные круги, в черных волосах искрились седые волосы. Видимо, она уже перестала краситься. Растерянно перебирая пальцами по канату, Надя всматривалась в дорогое ей лицо Алехина. Он тоже изменился: глаза утратили жизнерадостный блеск, лицо опухло, под глазами повисли синеватые мешки.
– Зачем ты пьешь, Саша?
– с тоской и доброй заботой спросила Надя.
– Ведь скоро матч с Эйве.
Она притянула к себе руку Алехина и прижалась щекой к его ладони. Алехин испугался, Грейс обещала зайти за ним и в любую минуту могла появиться в зале. Как бы почувствовав его замешательство, Надя поднялась, одним кивком простилась с Алехиным и пошла из турнирного зала. Сквозь раскрытую дверь Алехин еще долго видел, как она удалялась с опущенной головой, вся в черном, еще прямая и стройная…
Бутылка кончилась, Алехин опьянел. Ему не хотелось выходить из кабинета, не хотелось встречать ни Грейс, ни гостей, ни прислуги. Не снимая пиджака, он лег на кушетку.
– Вот и все!
– тихо проговорил он.
Его голос странно прозвучал в мертвой тишине. Испуганный недавней вспышкой Алехина, огромный чужой дом молчал.
«Зачем ты пьешь, Саша?»
Ветер неистово рвал полы плаща, трепал волосы. Какой страшный ветер! Не часто бывает в Париже такая погода. Алехин пробовал идти боком, поворачивался спиной: пронзительный ветер проникал сквозь одежду, вызывал дрожь во всем теле.