"Белые линии"

Шулиг Р.

Теперь Земан ехал с Калиной по ночной Праге и слушал его рассудительную спокойную речь.

— А помнишь, Гонза, как мы начинали? Пришли на эту работу кто откуда... Кто с фабрики, как ты, или прямо из концлагеря, как я, с партийной работы, с фронта... без опыта и образования. А ведь нам противостоял искушенный опытом аппарат империалистических разведцентров, вооруженный самыми современными средствами ведения шпионажа. Мы учились с ними бороться на ходу, так сказать, прямо во время боя, и поэтому часто проигрывали. Но мы защищались, как умели, и в конце концов защитили свою родину на этом невидимом фронте. Теперь пришло время, когда мы располагаем и опытом и силой для того, чтобы перейти от обороны к наступлению. И в этом нам может помочь Блага. Понимаешь меня, Гонза?

— Понимаю!

Калина сказал

ему без обиняков:

— Операция, о которой пойдет речь, входит в компетенцию органов госбезопасности, но по определенным соображениям мы решили привлечь и тебя. Не желаешь на несколько дней повесить на гвоздик свою криминалистику и помочь нам? Ты можешь, конечно, отказаться, я нисколько не буду на тебя в обиде.

— А Павласек? — спросил Земан.

— Павласек согласен.

— Тогда о чем разговор, Вашек?

— Блага профессиональный убийца. Это будет опасно.

Земан улыбнулся:

— Что-то я не припоминаю, чтобы ты мне давал одни легкие и безопасные задания.

Калина воспринял его слова как согласие.

— Все, что я тебе пока что сказал, — предупредил он, — разумеется, строго секретно. Об этом не следует говорить ни с кем, даже с матерью и Лидой.

— Слушай, — обиженно произнес Земан, — я ведь не вчера начал работать в органах... — Неожиданно он запнулся: — Подожди, ты говоришь «пока что»? Это означает, что ты мне не все сказал?

Внимательно всматриваясь в убегавшую назад дорогу, Калина тихо, не поворачивая головы, проговорил:

— Иногда нельзя говорить всего даже близким и надежным друзьям, Гонза! Это не недоверие, это необходимость, понимаешь?

— Понимаю! — резко сказал Земан. — Остановись!

Калина недоуменно посмотрел на него, потом затормозил. У него мелькнула мысль, что Земан обиделся. Он осторожно спросил:

— Зачем? Что ты хочешь делать?

— Приступить к делу.

— Ты же после службы, — мягко и с облегчением произнес Калина, — и хотел идти домой.

— Но ты дал мне задание.

— Это может подождать до утра. Ничего не случится. За ним присматривает группа Ирки Градеца.

Земан вышел из машины. Мимо него по тротуару спешили прохожие. Над магазинами, гостиницами и барами красными и голубыми огнями мигали неоновые рекламы с комически искаженными названиями (как всегда, некоторые буквы не светились), из ресторанов доносились звуки музыки. Прага жила своей обычной вечерней жизнью, как будто ничего особенного не происходило и как будто эти два человека не решили только что вопрос о жизни и смерти. Земан наклонился к дверце машины и сказал Калине:

— Я уже начал эту операцию... с той самой минуты, когда ты меня познакомил с ней. Думаешь, я могу спокойно спать, зная, что Блага бродит где-то по Праге?

Калина улыбнулся ему, он понимал Земана, сам был таким.

— Да... мало у Лиды радостей от такой жизни.

— Ничего, она уже привыкла, — сказал Земан и захлопнул дверцу машины.

Калина успел крикнуть ему вслед:

— Куда пойдешь?

— Посмотреть на манекенщицу. Спокойной ночи, Вашек! — бросил он на прощание и зашагал по вечерней улице.

4

Лида Земанова была по-настоящему счастлива со своим мужем. Они познакомились совершенно случайно, как это нередко бывает. Земан, в то время еще новичок в пражском уголовном розыске, расследовал первое серьезное преступление — подделку продовольственных карточек, и Лида долгое время фигурировала в качестве единственно возможного преступника. Ян был в отчаянии. Лида ему очень нравилась, и он испытывал к ней непреодолимое влечение, хотя и сопротивлялся ему всеми силами. В ее присутствии он терял уверенность, краснел до ушей, вопросы его были несвязными, речь корявой, и напрасно он заставлял себя быть с ней на допросах, как положено, официально строгим. Потом оказалось, что он ошибся в своих подозрениях. Ему удалось найти настоящего преступника, и радость, охватившая его, была неописуемой. Земан пригласил Лиду в одно из пражских кафе, чтобы извиниться перед ней и все объяснить, а поскольку и ее глаза излучали тепло и ласку всякий раз, когда они встречались взглядами, то Ян приглашал ее в кафе для извинений до тех пор, пока они не поженились.

Это была нежная любовь, потому что в самой Лиде было что-то такое хрупкое, нежное, что Земан иногда

даже боялся крепко обнять ее, чтобы не причинить ей боль. Когда они были одни, он ласково называл ее белокурой куколкой или белокурым жеребеночком. Возможно, эти имена звучали немного комично в устах человека, который на службе должен быть твердым и решительным, так как постоянно имел дело с преступниками и частенько смотрел смерти в глаза. Однако в личной жизни Земан был совершенно не таким, каким его знали на работе и в преступном мире. Лида со смехом говорила: «Прихожу из школы и вместо того, чтобы отдохнуть, должна воспитывать еще одного сорванца». Иногда он ласково называл ее Маргаритой, потому что однажды, рассказывая ему об истории Фауста Гете, она сказала ему, что в первые дни их знакомства Ян своим профилем напоминал ей Мефистофеля. Она вообще старалась воспитывать Яна и использовала каждую свободную минуту, чтобы познакомить его со своими любимыми литературными, художественными и музыкальными произведениями. Как педагог, она, понятно, была более начитанной и образованной, чем он. Только вот свободных минут у Земана было очень мало, собственно говоря, их становилось все меньше н меньше, так что угнаться за Лидиными интересами в сфере культуры он, конечно, не мог. Лиде, однако, это совсем не мешало, она уважала и ценила природный ум мужа, быстроту и логику его мышления, способность умело действовать в любой ситуации и твердость, с какой он штудировал любую область человеческих взаимоотношений, если это требовалось по работе. Он вырастал на ее глазах в личность, его успехи на работе были таковы, что майор Павласек начал готовить из него своего преемника. А если учесть и то, что Земан был красивый, яркий, интересный мужчина, что вызывало зависть других женщин, то станут понятными мысли Лиды о том, что ей в замужестве улыбнулось счастье.

И вот теперь, когда ей уже перевалило за тридцать, она стала испытывать скрытое чувство тревоги. Тайно рассматривала в зеркале появляющиеся морщинки, приходила в ужас от темных кругов под глазами из-за недосыпания и усталости от ребячьих шалостей и других школьных проблем. Ей казалось, что она начинает полнеть в бедрах, хотя по-прежнему оставалась гибкой и стройной, и что однажды она может стать для Земана, выглядевшего все таким же по-мальчишески свежим и молодым, непривлекательной и старой. «Это был бы мой конец, — думала она иногда по ночам, глядя на спокойно спящего рядом с ней мужа. — Я бы умерла, если бы его потеряла».

Но она напрасно волновалась — Земан по-прежнему относился к ней с любовью, а с того времени, когда у них появилась Лидушка, чувства его стали еще теплее, потому что она была матерью его ребенка, которого он боготворил. Лида знала это, но все равно не могла избавиться от тревог, которые, очевидно, были результатом ее чрезмерной чувствительности.

В тот ноябрьский вечер чувство беспокойства нахлынуло на нее с новой силой. Ян часто возвращался домой поздно — служба его была такова, что ограничить ее твердыми временными рамками было невозможно. Но сегодня Лида ожидала его с особым нетерпением. Она то и дело поглядывала на часы, и каждая минута, отсчитанная стрелкой после семи часов (Ян обычно задерживался до этого времени), болью отзывалась в ее сердце. Дело в том, что сегодня была годовщина их свадьбы, а поскольку недавно они получили новую квартиру и обставили ее модной мебелью, Лида решила устроить званый ужин, чтобы отпраздновать эти два события вместе с матерью Земана.

Стол выглядел торжественно: на белой скатерти стояли праздничные тарелки, фужеры для вина, приборы, а посреди стола красовалась хрустальная ваза, сиявшая под люстрой голубовато-золотистыми зеркальными гранями, точно она была выточена из драгоценного камня. Именно эта ваза и вселяла грусть: она была пуста, потому что цветы, которым полагалось в ней стоять, должен был принести Ян. И в целом это был грустный, покинутый стол, напрасно ждавший людей.

Дома были Лида, пятилетняя Лидушка и мать Земана. Они сидели в углу комнаты, словно боясь этого одинокого стола. Мать Земана уже в который раз бралась протирать один из фужеров и без конца тревожно поглядывала на окно. Они ладили с Лидой, между ними всегда были хорошие отношения, даже в то время, когда они жили все вместе в старом доме на Жижкове. Именно о том периоде мать Яна вспоминала теперь вслух: