"Белые линии"
Шрифт:
Выйдя на улицу, он с облегчением вдохнул влажный ночной воздух. После гвалта в баре он чувствовал себя на этой тихой западноберлинской улице как в раю. Стояла тишина. Не было ни прохожих, ни автомобилей. Только над барами мигала неоновая вывеска, да по темным углам жались проститутки. «Какие молодые, — подумал он. — Что заставило их заняться этим ремеслом, древним, как само человечество? Неужели они действительно не могут найти другую работу?» Ему стало грустно от мысли, что эти девушки вынуждены стоять в ночном холоде как витрины горькой любви, живая реклама для случайных клиентов. От неровной мостовой
— Момент, молодой человек! Вы не заплатили!
Градец обернулся и, к своему удивлению, увидел бармена бара «Белые линии», с которым он только что расплатился. Не говоря ни слова, Градец вынул из кармана пиджака счет с пометкой об уплате и подал его бармену. Фанта, взяв счет, с холодной усмешкой разорвал его на клочки и выбросил.
— Нет, я же сказал, что ты нам совсем не заплатил, понятно, подонок? — злобно прошипел Фанта и схватил Ирку за локоть.
Градец знал этот прием. С его помощью когда-то на окраинах городов старшие официанты ресторанов выколачивали из простофиль монеты. Поэтому он спокойно вырвал руку и хотел отойти, но тут же заметил, что за спиной бармена стоит долговязый верзила с прыщеватой физиономией. Это был пианист из бара Гонза Бем. Неподалеку маячил еще один мужчина во фраке официанта. Усмехаясь, они многозначительно постукивали резиновыми дубинками по ладоням.
Теперь Градец понял, что дело пахнет не простым вымогательством, а принимает более серьезный оборот.
Молниеносно приняв решение, так как ждать ему уже было нечего, он обрушил на противников удары, как его многие годы учили на курсах каратэ.
А Хэкл, приказавший устроить эту драку на мокрой ночной мостовой, со спокойной улыбкой джентльмена, для которого такая мелочь, как деньги, якобы вообще не представляет интереса, отсчитал западногерманские марки и подал их Голану со словами:
— Я очень рад, что могу вам помочь, пан редактор!
Голан чувствовал себя как в волшебном сне. Он был восхищен гостиной Хэкла, с изысканной современной мебелью, с мягкими персидскими коврами, с красными кушетками и кожаными креслами, покорен аристократизмом, с каким Хэкл принял их, и естественным благородством, с каким выслушал его просьбу об обмене денег. Голан даже не подозревал, что дело можно так легко уладить. За один вечер он превратился из телевизионного редактора, который вынужден был аккуратно распоряжаться своими небогатыми суточными, в человека большого света, который может себе кое-что позволить. Трясущимися руками он взял у Хэкла деньги, поспешно засунул их в карман, пока Хэкл не передумал, и, заикаясь, рассыпался в благодарностях:
— Не знаю, как вас за это благодарить... Обязательно в течение месяца я скоплю эту сумму в кронах. А когда вы будете в Праге, я рассчитаюсь...
— Пустяки, — заверил его Хэкл. — Мне ничего от вас не надо. — Он улыбнулся, погрузился в мягкое кожаное кресло напротив них, отпил из стакана джина и с удовольствием закурил сигару. — Мне достаточно, если о нас, людях западного мира, вы будете иметь чуть лучшее мнение. Я думаю, порядочность и корректность во взаимоотношениях — вот лучший путь к тому, чтобы люди в этом сумасшедшем расколотом мире,
— Великолепно! Интересна эта белая полоска, которая повторяется во всех моделях. Это новинка?
Хэкл с презрительной, иронической усмешкой поднял брови, удивившись тому, что пан Салаба, как специалист, до сих пор не в курсе дела.
— «Белые линии» — это же шлягер весны этого года... И, я надеюсь, — подчеркнул он, — будут и криком моды следующей пражской весны.
Салаба воспринял его слова как указание:
— Разумеется. Я вам так скажу: можете на нас положиться. Я сделаю для этого все возможное.
В эту минуту вошел Гонза Бем и, остановившись у двери, терпеливо и с почтением стал ждать. Хэкл сразу же его заметил и вежливо произнес:
— Извините, я вас на минуту покину. — Он подошел к Бему и тихо спросил его: — Так что?
Бем так же тихо, чтобы те двое в креслах у камина не услышали, ответил:
— Мы его отделали, шеф.
— Ну и что?
— Ничего.
— Вооружен?
— Нет.
— Документы?
— Нет.
— Что он говорил?
— Молчал. Дрался с нами до последнего, но молчал. У Эриха, кажется, перелом руки...
— А этот тип жив?
Гонзулка Бем запнулся, почуяв в словах Хэкла упрек, и стал оправдываться:
— Вы же ничего не сказали, шеф!
Хэкл с досады так стиснул зубы, что у него на скулах заходили желваки. Но он коротко обронил:
— Порядок. Можешь идти! — Сделав над собой усилие и снова придав лицу светское выражение, Хэкл возвратился к гостям. Подходя к ним, он увидел, как Салаба нахально, как в своем доме, налил джин и тоник, сказав ошеломленному редактору:
— Ну, что я говорил? Ведь правда, что мистер Хэкл отличный парень? Аристократ, никакой политики, он выше этого. Короче, настоящий английский джентльмен.
Восторженный и растроганный редактор Голан охотно с ним согласился...
Земан за годы своей службы научился терпеливо ждать и совершать длительные ночные прогулки. Но на этот раз, ожидая Ирку Градеца, он всерьез забеспокоился. В голову лезли всякие мысли, ведь Градец был на другой стороне границы двух миров, совсем один, без помощи. Земан уже несчетное количество раз проходил по приграничной улочке мимо одних и тех же витрин и заглядывал в них уже механически, так как все выставленное в них он за эту ночь выучил наизусть. Вдруг из всполохов неона, люминесцентных ламп и реклам вынырнули фигуры двух мужчин. Один из них скорее тащил, чем поддерживал, другого, который казался мертвецки пьяным. Это были доктор Салаба и Градец.
Земан бросился им навстречу и, увидев разбитое и отекшее лицо Градеца, испугался настолько, что еще бы немного — и он нарушил бы конспирацию.
— Боже мой, что с тобой стряслось? — вскрикнул Земан.
Градец не ответил. Он лишь попытался разбитыми губами изобразить какое-то подобие усмешки. Доктор Салаба пыхтел от напряжения.
— Что вы, от него ничего не добиться! Я из него выудил только вкладыш на переход на Фридрихштрассе, и то я был вынужден встать на колени и почти прижаться ухом к его губам.