Белые Мыши на Белом Снегу

Постникова Екатерина

Я готов был плакать от отчаяния и умолять его замолчать. Но это было бесполезно, и в четверг, выйдя из своей конторы последним, я двинулся не в сторону своего дома, а просто так, куда глаза глядят, пиная обломок сосульки. На душе было плохо.

Глаза мои глядели в темноту дворов, подсвеченную редкими фонарями, а ноги несли в магазин промышленных товаров.

Там я украл куртку - и прошлое слилось с настоящим...

* * *

На поверхности синел кристально-чистый, насквозь солнечный, пронизанный яркими лучами день. Солнце уже переползло на западную

часть неба и приветливо повисло над невидимым сейчас служебным домом. Перекликались галки, одна из них уселась на ветку дерева и качалась на ней, словно на качелях. Все это было странно видеть - после подземелья, после бесконечной беготни и потоков электрического света - просто день. Территория спецгородка, заваленная, словно тут пронесся ураган, сломанными сучьями, досками, оборванными проводами, кусками штукатурки и битым стеклом была пустынна, вдалеке маячили фигуры солдат, а еще дальше, там, где ворота, вращалась синяя мигалка "скорой помощи". Вертолет давно улетел, но мне казалось, что я еще слышу шум его винтов - на самом деле, конечно, никакого шума не было, просто от усталости у меня гудело в ушах, в голове, во всем теле. Я шел, автоматически переставляя ноги, и чувствовал: все. Больше я ничего не могу, даже разговаривать с веселой возбужденной Милой, в которой вновь проснулась ее живость, а вместе с ней ускорилась речь. Она, казалось, совсем перестала думать об отце, лишь бледность да опухшие глаза выдавали полную страданий ночь.

У груды щебня и битого кирпича, которая когда-то была красивым старинным зданием, толпились люди в разорванных белых халатах и рыжих спецовках, кто-то курил, кто-то истерически смеялся над несмешным анекдотом. В стороне стояла плотной шахматной ладьей продавщица Ивкина в размотанном платке и неумело затягивалась папиросой, зыркая туда-сюда заплаканными глазами.

– А где все остальные?
– спросил майор, глядя почему-то на девочку, а не на ее мать.
– В убежище?

– У нас нет убежища, - Мила удивленно подняла брови.
– Оно нам без надобности. На случай нападения снаружи - подвал, ну, а изнутри...
– она развела руками.
– Если изнутри, то никакое убежище не поможет.

– Как- нет?..
– офицер побледнел.
– Но генерал Куберт...

– Я же сказала, - отозвалась с ноткой раздражения Мила, - что спрятаться людям негде. Ищите теперь, стучите во все комнаты...

– Мы собрали только сорок человек...
– пробормотал он, отходя в сторону, и стал зачем-то с преувеличенным старанием отчищать запачканный известкой рукав.

– Думать надо было, - моя усталая спутница неожиданно зевнула, сладко, от всей души, и сонной кошечкой посмотрела на меня.
– Дойдешь? Хотя бы до ворот? Они нас отвезут, думаю. Но здесь - ты сам видишь - машине не проехать.

Я пообещал дойти, почти не слыша, что говорю, потому что взгляд мой неожиданно остановился на знакомом до еканья в сердце предмете: под деревом, крона которого была срезана взрывом, как лезвием, лежал на снегу совершенно невредимый, туго перетянутый шпагатом сверток - мой или не мой, теперь уж не понять.

–

Эрик? Что-то не так?..

Я отпустил руку Милы, искалеченным насекомым добрался по сугробам до свертка, поднял его и долго держал, думая о какой-то ерунде: надо прямо сейчас развернуть его, посмотреть, что внутри, и - если там нет ничего ценного - завтра же съездить в Управление Дознания, где в шкафу, в туалете, лежит куртка. Обязательно надо. Но не на глазах же у военных?..

За воротами, меряя шагами неширокую площадь, маялась замерзшая старушка, маленькая и худая, похожая на забавную, закутанную до глаз обезьянку. В стороне собралась толпа медиков, солдат, специалистов гражданской обороны, отдельно стояла, переминаясь на месте, огромная бригада дворников с носилками и лопатами - и всех щедро заливало солнце. А старушка была одна - между нами и ими.

– Сынок!
– заметив, что ворота выпустили нас, она безошибочно затрусила ко мне.
– Сынок! Ты не знаешь - Поля там есть? Я в больнице была, мне там сказали, что ее сюда повезли. Позвоночник у нее. Не знаешь, где она там лежит?
– старушка потрясла жидким кульком.
– Я ей гостинчик принесла. Доктор сказал, она меня везде искала... а я просто на чай зашла к соседке да и засиделась... Сынок, а?.. Полина ее зовут, молоденькая такая девочка...

Мила опустила глаза, а я, изо всех сил стараясь говорить естественно, ответил:

– Я ничего не знаю, бабушка. Вон, видите, офицер? К нему подойдите, у него список.

– Да он не говорит!
– сердито воскликнула старушка, гневно сверкнув глазами в толпу.
– Холодно стоять-то, а внутрь не пропускают. Говорят, бомба там взорвалась. Полю-то как, не задело? Она там в безопасном месте, да?..

Я покивал ей, увлекая Милу прочь. Девочка уже далеко убежала от нас, ее белая шапка мелькала возле темной громады бронетранспортера, и механик в кожаном шлеме терпеливо рисовал ей на снегу чертеж.

– Давай-ка отойдем в сторону, - я высмотрел вдалеке мирную скамейку под деревом, возле которой бродячая собака внимательно изучала на чистом снегу метки своих собратьев.

– Эрик!
– Мила покосилась на сверток и испуганно схватила меня за руку.
– Может, не надо? Пошли домой, выбрось его к черту! А вдруг там... что-то...

– Помилуй, ну что там может такого быть?
– я весело тащил ее, не замечая усталости, вновь начавшейся боли в глазу, удивленных взглядов солдат.
– Я больше не могу - надо посмотреть! Ты пойми - иначе кто-то другой его подберет, и...

– Пусть! Пусть! Только не ты!..

Мы уже дошли до скамейки, и я бухнул сверток на холодные крашеные доски. Мила горестно вздохнула и села рядом с ним, сложив руки на коленях:

– Ну, давай. Даже если там бомба, лучше уж я буду рядом.

– Глупости какие!
– мне стало весело, и я, с минуту промучившись с узлом, развязал шпагат, швырнул его в сторону и развернул, наконец, бумагу.

************************************