Белые шнурки
Шрифт:
Со временем он стал считать, что это работает и в обратную сторону: если они кого-то завалили случайно, то наказания без вины не бывает. Значит, так было надо.
Правая идея для него была не целью, а средством — как максимально избавиться от ограничений социума и сделать шаг к свободе. Виктору было достаточно власти менять что-то вокруг себя — а «Первому» нужна была власть над жизнями множества людей. Национал-социалистическая революция была нужна не для светлого будущего, а для бесконечной войны ради войны. Путь террора был гораздо более сильным адреналиновым наркотиком, нежели бандитизм — и именно отсутствие понимания этого и есть самый большой барьер в том, чтобы осознать кто такие «автономы». Бесполезно искать в их действиях реализацию каких-то созидательных стремлений — искоренить
* * *
Большинству наших героев такие размышления были вообще не свойственны — за полным отсутствием способности к рефлексии при слабо развитом интеллекте. «Пошли чурок пиздить? А пошли!». Самое высоконаучное объяснение поведению огромного числа мальчиков, которые при относительно сытой и хорошей жизни собирались и шли убивать — тяга к гендерному насилию. Правая идея стала лишь катализатором — ускорив процесс развития хулиганов до убийц, и то лишь от того, что оказалась очень востребована обществом. Если бы в обществе не было нужды в диком национализме, абсолютное большинство тех, кто попал в «бригады», дрались бы с себе подобными после дискотеки, или там «район на район».
В этом наблюдалась эволюция в чистом виде: кто был глупее садились или портились, кто поумнее — вырастали, и становились совершенно обычными и нормальными людьми. Кровавые краски «акций» со временем смазывались в сознании, оставив след лишь в формировании жесткого стержня в душе — какой частенько появляется, например, после армии.
Судьба и тут находила свое проявление — стать жертвой дикой «бригады» можно было и совершенно случайно, примерно с той же долей вероятности, как жертвой ДТП. Но — насколько мерзко порой выглядели спонтанные нападения на случайных прохожих, настолько нормальной оставалась психика их участников, которые могли легко отойти без последствий от всего этого дерьма и зажить полноценной жизнью. Сотрудники милиции неоднократно поражались — как отойдя от куража нападения, бравые «скинхеды» растекались лужицей в отделении и начинали только что не маму звать — поскольку в некотором роде воистину «не ведали что творили». Потом на суде не было никаких скинхедов — а были испуганные подростки с затравленным взглядом «мама, забери меня обратно».
А те, кто нащупали подобно Виктору в себе настоящее темное начало и осознанно стали «вершителями судеб» — порой заплатили за это немалую цену, потому что пути назад из этого состояния не существует. Опасно даже не то, что ты делаешь, потому что убивают по сути все одинаково — а понимание того, что ты делаешь. Потому что после этого там, где у всех остальных четкое «нельзя» — полная свобода, и понимание того, что «можно, и нужно». Когда-то жить с этим очень неплохо, да и в делах помогает — а когда-то не особо, поскольку достаточно расслабиться, и ты начнешь убивать спонтанно и на каждом шагу. Некоторые герои с такой манерой поведения даже не палятся длительное время, однако любое везение рано или поздно заканчивается. Итоговая цена, которую за это приходится платить — полная социопатия, и отсутствие пригодности к любой созидательной деятельности, от создания семьи до нормальной работы и даже простого общения с обычными людьми.
Если в человеке при этом сохраняются рудименты моральных норм и принципов, усвоенных с детства и пришедших извне — что там любить надо, детей растить, хорошее что-то делать — то выходит классическое «сидение на заборе», когда очень больно в области ягодиц. От невозможности сочетать нормальную жизнь с мироощущением
При этом те, кто были последовательны в своем выборе и сделали его осознанно — как правило, живут и чувствуют себя замечательно. Почему так выходит? Я думаю, что потому, что путь Виктора и ему подобных — не девиация, как там педерасты или антифашисты, а вариант эволюционной нормы. Просто в текущей реальности такое поведение не вписывается в социальные рамки — но в исторической ретроспективе так было далеко не всегда.
* * *
Ночью озеро казалось черным; с воды дул странный для весны теплый ветер. На берегу было людно, среди отблесков костров, автомобильных фар и фонарей было видно очертания палаток, машин и парусов. Чуть в отдалении от скопления народа горел костер, у которого сидели двое. Подойдя поближе, с некоторым удивлением я узнал знакомое лицо. Виктор пил из горла коньяк из бутылки овальной формы. Положив ему голову на колени, лежала стройная светловолосая девочка, которая вертела в руках SOG Pentagon и грызла травинку. Со стороны пара выглядела весьма умиротворенно, и даже кинжал с одной серрейторной стороной казался не страшным и каким-то игрушечным.
— Юрист. Ну здорово. Ты какими судьбами тут? Коньяк будешь?
— Доброй ночи. Это чего у тебя?
— Frapin XO. Ну. будем.
— Хороший нож у твоей подруги. Взгляну?
— Если отдаст, бгг. Аккуратнее с ней. — Я встретился с девочкой взглядом, и теплую весеннюю ночь резануло февральским холодом.
— Держи. не порежься тока. — Тонкая ладонь протянула клинок странных, но не лишенных изящества пропорций.
— Этот точно не порежется. — В темноте не было видно выражения лица собеседника, но насколько я знал Виктора — в такие моменты выглядел он весьма глумливо. Протянул «Пентагон» хозяйке — и не будем отказывать себе в удовольствии.
Никогда не переставал поражаться, насколько совершенна эта штука. Руку к поясу — а дальше рефлекс, и буквально со скоростью мысли серповидное лезвие сносит молодую иву. Остановил нож, ловя на плоской стороне лезвия отблеск костра; по бедру хлопнули пластиковые ножны на шнурке и свободно повисли. Пламя костра озарило восхищенное лицо девочки — серые глаза, чуть волнистые светлые волосы, правильные черты еще чуть детского лица.
— Браво! Знаменитый «Кондрат» — всегда приятно посмотреть. — Виктор шутливо зааплодировал. — Хорошо помню другой твой нож, на котором ты начал зарубки ставить.
— Быстро надоело. Да и этот все равно лучше — та финка это просто память. О прошлом.
— А вот кстати да. В последнее время частенько вспоминаю это все. Классные были времена — бедные и дурные, но веселые до крайности. Это так прекрасно, когда есть враги, и есть соратники — а не одни деловые интересы. Хотя тебе не понять, наверное, у тебя всегда были одни интересы.
— Кроме интересов и друзей немало тоже. Как и у тебя, пожалуй. — Коньяк был великолепен, играя десятками совсем тонких вкусов, оттенков и тонов, плохо понимаемых сразу. Мир вокруг менялся вслед игре благородного напитка, и вот уже в сознании появилось приятное ощущение, что в мире ничего больше нет — только озеро, ночь, да пара напротив меня.
— И то правда. Ну что, давай за тех, кто не выжили, и за тех, кто остался. — Виктор пружинисто встал. — Похулиганим?
— Зиг хайль! — пронеслось над озером, и эхом отразилось от скал. Следом ударил по ушам выстрел — выпив и вскинув правую руку, Виктор выстрелил в темноту из угловатого пистолета, в котором внимательный взгляд сразу узнал бы словацкий Т-12, и протянул мне бутылку. Я выпил, и отсалютовал ножом.
— Сколько шума. — Девочка грациозно потянулась. — Пошли-ка лучше кого-нибудь ебнем вместо этого, все больше толку.