Белые трюфели зимой
Шрифт:
— Так ведь все же остынет!
— Oui, — с гордостью сказал человек из компании «Кьюнард». Слово «да» явно было единственным французским словом, которое он знал. — А на десерт, — и он приподнял серебряную крышку над фарфоровым блюдом, — яблочный пирог! С пылу с жару!
Снежные яблоки…
Пирог был большой, с золотистой корочкой. Старик взял вилку и попробовал кусочек. Идеально. Кусочки яблока остались целыми, но сохранили и сочность, и чудесный белый цвет мякоти. Одного кусочка Эскофье было вполне достаточно, чтобы понять, что сохранился и собственный терпкий вкус яблока, и его аромат, несмотря на то что в пирог добавили и мускатный орех, и корицу. Кушанье
Человек из компании «Кьюнард» продолжал стоять рядом, ожидая его приговора.
— Merci, — сказал Эскофье. — Tr`es bon. [138]
Взяв с прикроватного столика ручку и бумагу, он написал короткую записку месье Бертрану, спрашивая, не может ли инспектор раздобыть бушель снежных яблок и послать их на виллу «Фернан». Он знал, что ему не откажут.
«Никакого письма к посылке прилагать не нужно, — написал Эскофье. — Мадам все поймет».
На банкете в Нью-Йорке, устроенном в честь восьмидесятилетия знаменитого шефа в «великолепном отеле „Ритц Карлтон“», как писали газеты, Эскофье получил в подарок золотую пластинку, на которой две лавровые ветви сплетались с французским орденом Почетного легиона.
138
Спасибо. Очень вкусно (фр.).
Итак, теперь он стал интернациональным героем — не только Прусской войны, но и мировой. Он был награжден за то, что с помощью высокой французской кухни поддерживал на должной высоте дух англичан, и получил особую благодарность за то, что сбереженные им семьдесят пять тысяч франков распределил между женами и детьми тех членов своей команды, которые были призваны на фронт. Его благодарили и за то, что он всегда давал работу у себя на кухне ветеранам мировой войны. И, разумеется, не могли обойти вниманием гибель на войне его сына Даниэля. Об этом тоже упомянули.
Газеты писали, что Эскофье ответил весьма продолжительной речью и говорил «бодро, приветливо, отеческим тоном», и все ему тепло аплодировали.
— Искусство кулинарии сродни искусству дипломатии, — сказал он позже. — Я сумел разместить две тысячи французских шеф-поваров во всех уголках света. И, точно зерна пшеницы, брошенные в землю, они пустили там корни.
Меню обеда на «Беренгарии» было чудесным и незабываемым. И оно оказалось на французском, без перевода, [139] что весьма обрадовало Эскофье.
139
Я все же сочла нужным дать перевод. — И.Т.
А этот человек из компании «Кьюнард» так, похоже, толком и не понял, что именно он ест. Кушанья сопровождались оглушительными аплодисментами.
Когда две недели спустя Эскофье уже стоял на пороге притихшей виллы «Фернан» — наконец-то он оказался дома! — он все еще продолжал вспоминать этого молодого американца из компании «Кьюнард». Тот вечно улыбался несколько идиотической улыбкой,
В общем-то, этот человек из компании «Кьюнард» делал все, что от него требовалось, а также многое, что и не требовалось, с невероятным энтузиазмом, и вскоре старый шеф-повар почти полюбил его. Но лишь на пороге своей виллы Эскофье осознал две вещи: во-первых, ему будет не хватать этого заботливого молодого человека, а во-вторых, он забыл выяснить и записать его имя.
Эскофье постучался, но дверь виллы «Фернан» ему так никто и не открыл. Оставив вещи на крыльце, он вошел и обнаружил, что Дельфина отослала из дома не только детей, внуков, правнуков и внучатых племянников, но и прислугу. И теперь они с Эскофье остались одни во всем огромном доме. И никто не прозвонил в колокол, сзывая к обеду. Да, собственно, и обеда-то никакого не было.
Дельфина, впрочем, испекла для мужа небольшой пирожок и поставила его в центр огромного стола в столовой.
— Мы будем как русские — сперва закусим пирогом.
— А потом?
— Съедим еще по куску пирога.
— А нельзя ли еще чего-нибудь, кроме пирога? Ужин, например?
— Ужина нет.
— А немного фруктов? Должны же в доме быть фрукты. Ведь сейчас, по-моему, самая пора для яблок?
— Да, самая пора.
— Тогда пусть будут яблоки.
— У нас были чудесные яблоки. Снежные.
— Вот и прекрасно.
— Но я их съела.
— Все?
— Да. Они были невероятно вкусные. Жанна и Поль сказали, что это вроде бы очень редкие яблоки. И найти их почти невозможно.
— И что?
— Я же говорю: они были невероятно вкусные. Мне кажется, их тоже прислал мистер Бутс, хотя от него уже очень давно не было никаких известий. Он все еще там живет, на юге Англии?
— Мы с ним давно утратили контакт.
— Правда? Как это печально.
— А карточки в посылке разве не было?
— Нет.
— А что, если это я их послал?
— С чего бы это тебе их посылать?
Дельфина подняла бровь, словно ожидая ответа.
— Ты права, как всегда. Действительно, нет ни малейшей необходимости в том, чтобы посылать тебе какие-то свидетельства моей любви, поскольку вся моя любовь и так принадлежит тебе, как и твоя — мне.
— Ты очень самоуверен. О да! Ты же Эскофье! У тебя есть все основания быть самоуверенным.
— А ты — мадам Эскофье.
— И все же, Джордж, ты не присылаешь мне никаких снежных яблок!
Джордж.
— Тогда позвольте мне, мадам, что-нибудь для вас приготовить. Позвольте вновь завоевать ваше сердце. Я пошлю служанку в город — пусть купит трюфели, фуа-гра и ящик шампанского.
— В доме никого нет. И денег тоже нет.
— Ну, должно же в доме хоть что-нибудь найтись. Голуби? Оленина? Или, может, баранина? Какие бульоны у нас имеются? Белый, конечно, должен быть. А может, говяжий? Или рыбный?
— Нет никакого бульона.
— А варенье? Помидоры? Маринованный лук? Мед? Засахаренная лаванда? Не может быть, чтобы у меня на кухне не было никакой еды!