Белые яблоки
Шрифт:
— Стой! — Этрих удержал ее за руку. Изабелла попыталась высвободиться, чтобы продолжить свой путь, но он заступил ей дорогу.
— Винсент, нам надо…
— Нет. Сейчас же, сию же минуту ответь, что за опасность мне грозит. И как такое вообще возможно — я ведь уже умер. Что еще они могут со мной сделать? Снова меня убьют? Если кто из нас и может находиться в опасности, то это ты.
Изабелла огляделась по сторонам, как если бы собиралась перейти дорогу и проверяла, нет ли поблизости машин. Снова повернувшись лицом к Этриху, она взглянула ему в глаза с любовью и неподдельным
— Это все так сложно, Винсент. Долго рассказывать.
Но он упрямо помотал головой:
— Сейчас с меня хватит и краткого объяснения. Хоть что-нибудь скажи, Изабелла.
— Ты не должен был бы здесь находиться. Ты умер, но Энжи вернул тебя к жизни, потому что он в тебе нуждается. Ты должен ему помочь, прежде чем он родится. Мы оба нужны ему живыми, пока он еще в моем чреве.
— Но зачем?
— Он не говорит.
Мимо них проехал грузовик, следом еще один. У Этриха в голове роились десятки вопросов.
— Почему я ничего не помню? Как заболел, попал в больницу, умер? Ничего. Пустота.
— Энжи смог тебя воскресить, стерев из твоей памяти все эти воспоминания.
— Но разве дело во мне одном, Изабелла? Все вокруг ведут себя так, будто со мной ничего необычного не случилось. По-твоему, они все сговорились? Китти, коллеги по работе, Маргарет Хоф. Они не знают, что я умер. Как такое возможно?
— Энжи. Это он изменил их воспоминания.
Этрих не мог себя заставить поверить в это.
— Если он такой могущественный, если ему под силу подобные штуки, то зачем я ему понадобился здесь, на этом свете? И ты?
Изабелла улыбнулась — впервые за последний час.
— Ну, во мне-то он нуждается, потому что я его будущая мать и он не смог бы существовать вне моего тела. А почему ему нужен ты, если не считать того, что ты его отец? Быть может, он знает, как ты нужен мне. Пошли, вон автобусная остановка. Мы уедем на следующем автобусе. — И они направились к маленькому павильону из стекла и металла. — Я должна тебе сказать еще кое-что важное, Винсент: тебе теперь подвластно многое, о чем обыкновенный человек даже не помышляет. Ты можешь творить чудеса. Если еще не пробовал, то стоит тебе только захотеть, и они осуществятся. — Нежно дотронувшись до его щеки пальцами, она прибавила: — Ты у нас теперь волшебник, что и говорить.
Этриху тотчас же вспомнился шофер такси, которого он, еще не ведая о своих способностях, сумел возвратить к жизни. И он сказал:
— Послушай, есть ведь двое людей, которые знают, что я умер. Это Коко Хэллис и Бруно Манн. Ты с ними знакома?
— Первое из имен ты и прежде упоминал. Нет, я их не знаю.
— Вся эта череда странных событий началась для меня в тот миг, когда я увидел имя Бруно, вытатуированное на шее Коко, под самым затылком.
— На шее? Вот уж любовь так любовь! Я бы на такое, пожалуй, не решилась, даже из любви к тебе. И давно они вместе?
— Их ничто не связывает, представь себе. Они даже не были знакомы, пока я их друг другу не представил, буквально на днях.
— И тем не менее его имя почти тотчас же оказалось вытатуировано на ее шее? — Голос Изабеллы звучал взволнованно.
Этрих собрался
Она остановила его:
— Нет-нет, позволь мне.
Он вспомнил, что ей всегда нравился процесс покупки билетов. Она с удовольствием опускала монеты в автоматическую кассу, вынимала сдачу. Этрих слегка нахмурился при виде коричневого кожаного кошелька, который она достала из сумочки. Он купил его в Лондоне в магазине «Коннолли» и подарил ей в тот достопамятный день их разлуки, воспоминания о котором по-прежнему были для него мучительны.
Они остановились в узком проходе между сиденьями, и Этрих спросил:
— Куда ты пошла в то утро в Лондоне, когда сбежала от меня?
— Что?
Мотор автобуса взвыл, и салон затрясся. Колеса то и дело попадали в выбоины на шоссе. Изабелла прошла вперед и уселась на одно из сидений у окна, жестом предложив Этриху занять соседнее место. Он послушно опустился на жесткое кресло.
— Куда ты пошла в то утро в Лондоне, когда сбежала от меня?
Изабелла заговорила быстро и нервно:
— Взяла такси и поехала в аэропорт. Где просидела больше трех часов. Ждала рейс на Вену. И плакала.
Этрих знал по опыту: лучшее, что он сейчас мог сделать, это промолчать. Изабелла повышала голос, когда бывала рассержена или встревожена. Ей, видимо, казалось, что таким образом она если и не сумеет убедить собеседника в своей правоте, то по крайней мере не услышит от него возражений. И если он все же осмеливался выразить несогласие с ее мнением, она начинала говорить еще быстрее и нередко заканчивала очередную тираду нешуточными обвинениями в его адрес. Но в следующий миг все это утратило какое-либо значение. Тело Винсента Этриха вдруг пронзила чудовищная боль, какой он прежде никогда не испытывал. Он не мог сделать ни одного движения, даже моргнуть или втянуть носом воздух, — такой невероятной силы была эта боль. Гораздо хуже оказалось то, что разум его оставался кристально ясным. И он вспомнил, что испытал подобное в момент своей смерти. Вот, оказывается, что его прикончило несколько недель тому назад. Впервые за все истекшее время в памяти его всплыло нечто относящееся к этому событию.
Но на сей раз Этрих не умер и боль не уступила его небытию. Она владела им безраздельно, и ей не было конца. Она проникла в его кости, в мозг, в кровь. Она была Всемогуща. Она была Богом.
— Борись. Ты сильней ее.
Агония бесконечного страдания, в которой он пребывал, не помешала ему не только расслышать эти слова, но и понять их смысл. И боль тотчас же унялась. Она прекратилась так же неожиданно, как и возникла, и он почувствовал себя опустошенным, обессиленным, невесомым, как облако, парящее высоко над землей.