Белые зубы
Шрифт:
Казалось, что директор «Гленард Оук» постоянно уменьшался. Линия роста волос отодвигалась все дальше, как неизбежный отлив; глубоко сидящие глаза, поджатые губы, мелкое тельце или, скорее, нормальное, но упакованное в крошечную, перекрученную упаковку и запечатанное скрещенными руками и ногами. Хотя директор производил впечатление человека зажатого, стулья он выставил по кругу. Этот широкий жест был призван помочь каждому высказаться и быть услышанным, помочь скорее решить проблему, чем налагать взыскания.Некоторые
— Так, — с унылой улыбочкой сказал директор Тине, — и что здесь делают эти три заморыша?
Тина устало зачитала отчет о трех учениках, имевших при себе марихуану и потреблявших ее на территории школы. Айри собралась возразить, но директор остановил ее снисходительной улыбкой.
— Понятно. Все ясно. Тина. Ты свободна. Оставь дверь открытой, чтобы никто не чувствовал себя заключенным. Хорошо. Думаю, так будет более цивилизованно, — проговорилдиректор и положил руки на колени ладонями вверх, показывая, что он ничего не скрывает. — Итак, мы не будем устраивать базар, каждый скажет, что хочет. По очереди, начиная с Миллата и заканчивая Джошуа. А когда все станет ясно, я скажу свое заключительное слово, и на этом мы закончим. Довольно безболезненно. Договорились?
— Я хочу курить, — сказал Миллат.
Директор пошевелился. Он снял правую ногу с левой и закинул тощую левую на правую, поднес к губам указательные пальцы, сложив их в подобие церковного шпиля, и втянул голову, как черепаха.
— Миллат, я тебя прошу…
— У вас есть пепельница?
— Нет. Перестань, Миллат.
— Тогда я пойду покурю у ворот.
Таким образом школьники загоняли директора в угол. Он не может допустить, чтобы тысяча его учеников выстроилась на улицах Криклвуда, куря и позоря школу. Это было время переговоров. Придирчивых родителей, старательно читающих «Образовательное приложение к „Таймс“», оценивающих школу с помощью статистических данных и отчетов инспекторов. Директору приходилось время от времени отключать пожарную сигнализацию и прятать тысячу курильщиков на территории школы.
— Ладно… пододвинь стул к окну. Только не устраивай из этого шоу, хорошо?
Изо рта Миллата свешивалась сигарета «Лэмберт и Батлер».
— Огоньку не найдется?
Директор принялся копаться в кармане рубашки, где коробка немецкого табака и зажигалка были завалены бумажными носовыми платками и шариковыми ручками.
— На, возьми. — Миллат закурил и выпустил дым в лицо директору. Тот закашлялся, как старушка. — Ладно, Миллат. Начинай. Я на тебя надеюсь, ведь ты честно расскажешь, как было дело.
Миллат рассказал:
— Я стоял возле отделения естественных наук и занимался духовным совершенствованием.
Директор подался вперед и постучал по губам церковным шпилем.
— Ты задаешь мне лишнюю работу, Миллат. Если это как-то связано с религией, тебе же лучше, но ты должен мне обо всем рассказать.
— Я разговаривал со своим другом Хифаном, — пояснил Миллат.
Директор покачал головой:
— Миллат, я не понимаю.
— Он мой духовный наставник.
— Духовный наставник? Хифан? Он из нашей школы? Это касается религии, Миллат? Я должен знать, касается это религии или нет.
— Да не касается это никакой религии, — рявкнула Айри. — Давайте закончим поскорее. У меня через десять минут оркестр.
— Айри, сейчас говорит Миллат. И мы его слушаем. Вот увидишь, когда будет твоя очередь, Миллат проявит к тебе больше уважения, чем ты сейчас проявила к нему. Надо уметь друг друга слушать, понятно? Хорошо, Миллат, продолжай. Что за духовный наставник?
— Мусульманин. Он укреплял меня в моей вере. Он глава криклвудского отделения Крепкого Единства Воинов Исламского Народа.
Директор нахмурился.
— КЕВИН?
— Они знают, что у них проблема с акронимом, — объяснила Айри.
— Итак, — нетерпеливо продолжил директор, — этот парень из КЕВИНа… это он доставал траву?
— Нет, — ответил Миллат, туша сигарету о подоконник. — Трава была моя. Он говорил со мной, а я курил.
— Слушайте, — не выдержала Айри через несколько минут такого разговора, — все очень просто. Это была трава Миллата. Я ее курила чисто машинально, а потом дала Джошуа подержать косяк, пока завяжу шнурки. Он не имеет к этому никакого отношения. Понятно? Теперь мы можем идти?
— Неправда.
Айри повернулась к Джошуа:
— Что?
— Она пытается меня прикрыть. Там была и моя марихуана. Это я доставал марихуану. А потом полиция меня сцапала.
— Ну ты даешь, Чалфен! Вот придурок!
Может быть. Но за последние два дня Джошуа стал пользоваться большим уважением, его чаше стали дружески похлопывать по плечу, и он важничал больше, чем когда-либо в жизни. Его принимали за приятеля Миллата, и Джош грелся в тени его славы, а что касается Айри, за эти два дня он позволил «смутному интересу» превратиться в настоящую влюбленность. Более того. Он влюбился в них обоих. В них было что-то притягательное. Чего не было ни у гнома Элджина, ни у волшебника Молоха. Ему нравилось быть с ними связанным, какой бы незначительной ни была эта связь. Эти двое вырвали его из разряда зубрил, случайно вытащили из тьмы, и он оказался в центре внимания. Теперь он так просто не сдастся.
— Джошуа, это правда?
— Да-а… ну, это началось как-то само собой, и только теперь я понимаю, что влип. Я не хочураспространять наркотики, естественно, не хочу, но меня принуждают…
— Брось ты!
— Айри, не мешай Джошуа. Дай ему сказать. Он имеет право высказаться.
Миллат сунул руку в карман рубашки директора и вытащил оттуда коробку табака. Высыпал содержимое на кофейный столик.
— А ну-ка, Чалф ей-еврей, отмерь восьмушку.
Джошуа посмотрел на резко пахнущую коричневую горку.
— Европейскую восьмушку или английскую?
— Сделай так, как просит Миллат, — раздраженно попросил директор и подался вперед, поближе к столику, — и все станет ясно.
Дрожащими пальцами Джошуа сгреб немного табака на ладонь и поднял ее. Директор сунул руку Джошуа под нос Миллату, чтобы тот вынес вердикт.
— Тут даже на пять фунтов нет, — презрительно бросил Миллат. — Фиговый из тебя продавец.