Белым по черному

Кроткова Христина Павловна

«На рассвете гудела сирена…»

На рассвете гудела сирена Сбор для рыбачьих шхун, И ложилась белая пена Меж камнями в ласковый шум. Зацветал мутно-белой улыбкой Отуманенный край небес. Туман пеленою зыбкой Окутал мачтовый лес. Паруса бессильно понурив, От блаженно рассветной земли В темноту еще спящей бури Плыли кренясь корабли.

Ночь в Венеции(«Тревожат волны лунные лагуны…»)

Тревожат

волны лунные лагуны, В слепые окна бьет голубизна. Играя парусом уснувшей шхуны, Остаток ночи жадно пьет весна. Угадывая будущего гунна И метя перекрестки и мосты, Срываясь вниз из-за перил чугунных, Скрывался ветер вдаль из темноты. И облаков седеющие руна Развеиваются на высотах, И плавятся разбившиеся луны На черных неустойчивых волнах. И, слыша ветра рвущиеся струны, Глушит ночной прохожий звонкий шаг, Не видя над собою рог Фортуны, С карниза счастье сыплющей во мрак. На воды замутившейся лагуны Предутренняя льнет голубизна. Стучат в порту разбуженные шхуны, Встает морская сонная весна.

Рождение музыки(«Умела петь, но птицы засмеяли…»)

Умела петь, но птицы засмеяли Нечистый мой и непрозрачный звук. Они, кружась, над озером летали, Наведывались на далекий луг. Обида горькая, и не до смеха было. В досаде я спустилась к берегам, Тростинку тонкую склонившися сломила, Задумалась, и поднесла к губам. Так звуки новые негаданно родились. В восторге я не уставала петь, И птицы прилетевшие дивились, Уже не смея ближе подлететь.

Скульптура(«С прекрасным упреком навстречу взлетели ресницы…»)

С прекрасным упреком навстречу взлетели ресницы И, дрогнув, в молчанье упали с печалью сиротства. Приснится виденьем, но даже резец ясновидца Не смог бы его завещать восхищенью потомства. И с детской обидой: — Моя улетела голубка! — Ломая, сжимает свои опустевшие руки. — Голубка моя улетела! — И сестры — Уступка И Горечь — склонясь, обнимают покорные плечи подруги.

ИТАЛЬЯНСКИЕ СОНЕТЫ

I. Посвящение

На догоревший жертвенный костер, Смывая кровь, сочится влага Леты. Среди долин, уже не раз воспетых, Как дым курений — ночь. В ее простор Опустошенный движет кругозор Восторг тяжелый сдержанных обетов. Глухую боль отверженья изведав, Мечтам не отогнать видений хор. Сквозь голубые облачные весны Колчан лучей рассыпан золотой, И воздуха неслыханная поступь Над медленно подъятой головой. Седой луны блуждает призрак пленный. Душа сгорает в радости мгновенной.

II. Сожжение Савонаролы

Смывая кровь, сочится влага Леты, В святом молчаньи отошли века. Порой ко мне летит издалека Размеренность

классических сонетов. К сожжению, под чернотой беретов, Бежит толпа, и, чудно глубока, Столпила ночь косые облака Над святостью монашеских обетов. На грозных крыльях флорентийской стаи, Взлетев, слегла мятежная душа, И стережет задумчивость густая Избыток недоступного ковша. И площадью зловещего сожженья Я прохожу неповторимой тенью.

III. Джоконда

Среди долин, уже не раз воспетых, Седые льды и празелень полей Перецветают в красках все живей, И мхом и льдом благоухает лето. И суеверней диких амулетов Бесцветный знак изогнутых бровей. Цветов миндаля кожа розовей, И край одежды ало-фиолетов. Из светлых жал, из дымного топаза Глядит раздвинутый меж жадных век Открытый мрак животного экстаза, И грех, как червь, улыбкой рот рассек. Но даже голоса созревшей страсти Не шевельнут скрестившихся запястий.

IV. Гробница

Как дым курений — ночь. В ее простор, Как души в Стикс, сгоняет ветер поздний Четы теней от рук, и лоз, и гроздий, И кличет нас из тьмы в лицо, в упор. В земных небес скудеющий шатер Уводит жизнь свои цветные весны. Еще поет в руках пастуший посох, И первый мрак превозмогает взор. Нет, никогда здесь не был Иегова! Душа горит, и скомканный язык Все силится свое исторгнуть слово, Но этот мир так тягостно велик! — И восстает, огромно и нескоро, Пустынная заря, дивясь своим простором.

V. Лигурия

Опустошенный движет кругозор Растущий день, и размыкая узы Привычного труда прилежной музы, Я ухожу, куда уводит взор. Сгибает ветр уклончивый отпор. Льет русые волокна кукурузы, И облака, как крупные медузы, Чуть шевелясь, плывут по волнам гор. Но не вернется в тишину бездомный, Гонимый Ангел продолжать свой труд, Дробить каррарские каменоломни. Прохладе сумрачной ваять приют. Непонятые дни проходят в небе В неисчерпаемом великолепье.

VI. Музей

Восторг тяжелый сдержанных обетов, Паломничества медленный экстаз, В музейной тишине встречает нас Среди картин и дремлющих портретов. Голубизною захолустных ветров В окошко дали приручают глаз, И вслух фонтана быстрый пересказ Внизу, в саду, среди глициний где-то. И в зелени пустующих аллей Уж ранний вечер гасит мрамор статуй. А из витрин, в сгущающейся мгле, В пустые комнаты сквозь мрак холодноватый Усталой тишине глядит в ответ Языческая радость древних лет.