Белый Бурхан
Шрифт:
— Какие кочевники? — хохотнул Родион. — Ярманка идет!
— Ну и слава господу! — обрадовался Макар. — Все — попутчики! А я уж подумал, что одним дураком оказался…
Доктор был дома, но отца Лаврентия Галина Петровна к нему не впустила:
— Прием больных. Пока нельзя. Можно заразиться. Иерей поморщился и присел на табурет Дельмека.
— Как же вы сами-то не боитесь заразы? — спросил он, выдержав паузу. Ведь они всего могут к вам в дом натащить!
— Я — жена врача, первый санитар. Чего же мне бояться!.. Да и заразы мало, все — простуды… Сегодня вот мальчика
— Да-да, — отозвался отец Лаврентий рассеянно, — эти их ужасные ямы, в которых они держат младенцев… Бр-р! Тысячами ведь мрут! Родился — и сразу в могилу…
Галина Петровна рассмеялась:
— Кто это вам таких страхов наговорил? Ямки сейчас редко у кого выкопаны в аиле. Чаще в колыбельках младенцев держат… Уж только самый отъявленный дикарь или лодырь такое позволит!
— Но дети-то мрут? Мрут как мухи!
— Да, смертность высокая. Но тут не только быт теленгитов виной…
— Надолго эта бессмыслица у него?
— Трудно сказать уверенно… Хотите чаю? Завозился в сенях Дельмек, поскребся в дверь, нерешительно открыл ее, шагнул было через порог, но тут же испуганно попятился, едва не рассыпав охапку только что наколотых дров.
— Входи, входи! — засмеялся священник. — Я тебя не съем.
— Драстуй, поп.
— Не поп, балда, а — батюшка, святой отче! — поморщился отец Лаврентий.
— Помер. Медведь задрал.
— Кто помер? — не понял иерей.
— Отец, мои батюшка, помер. Давно.
Галина Петровна прыснула в кулачок. Но совсем иначе воспринял слова Дельмека священник. Он встал и грозно шагнул навстречу алтайцу-санитару:
— Издеваешься, дикарь? Над саном моим смеешься?.. Да я тебя, сатану, в порошок сотру!
— Успокойтесь, Лаврентий Егорович! — поспешила на выручку хозяйка дома. — Он вас не понял всего-навсего!
Отец Лаврентий топнул ногой, погрозил Дельмеку пальцем:
— Все он понял, каналья! Не любишь меня, боишься, все едино — терпи! Понял?
— Извиняй, поп-отец! — пролепетал Дельмек и, схватив с лавки полные ведра, устремился на улицу. — Плохой стала вода! Новой принесу!
Иерей усмехнулся победно и строго посмотрел на дверь кабинета Федора Васильевича, которая, будто загипнотизированная, тотчас распахнулась. Молча кивнув гостю, доктор прошел к умывальнику и забрякал соском. Галина Петровна протянула полотенце:
— Что с мальчиком?
— Умрет. Поздно привезли.
И сделал знак иерею, приглашая в кабинет.
— Ну, какие новости из епархии?
Иерей брезгливо отогнул двумя пальцами простыню на клеенчатой кушетке, неуверенно сел. Широко развел руками:
— Епархия молчит. Но одна новость есть: в наших краях объявился сам Техтиек!
— Ого! Фигура крупная… Надеюсь, он объявился не для того, чтобы грабить нас с вами?
— Нас с вами ему грабить резону нет. А вот прииски Сосновские или Благословский, что поблизости, возможно… Да и к купцу Лапердину может в гости заглянуть… Ожидается приезд полицмейстера из Бийска — местные военные чины уже оповещены!
— Меня это мало интересует, — отмахнулся Федор Васильевич. — Бандиты,
Иерей обиженно засопел:
— Ну, знаете ли! Вам ничего нельзя сказать, вы сразу начинаете ерничать…
— Ладно, не сердитесь, — рассмеялся доктор, — я пошутил. Я, знаете ли, всегда шучу, когда у меня скверное настроение… М-да! Хандра — это всегда протест против собственного бессилия…
— Мальчишку не могли спасти? Полноте! При их чадородности, доктор, к весне появится уже десятка три таких мальчишек!
— Да, вы правы. Только высокая рождаемость и спасает этот несчастный народ от полного исчезновения… Нужны больницы! Хотя бы пять-шесть… Я писал владыке в Томск, но — ни ответа, ни привета! Может, к миссии обратиться?
Отец Лаврентий смущенно отвел глаза:
— У православной миссии, доктор, свои задачи и возможности ее ограничены. Приходы почти убыточны, даже священнослужители живут, как пустынники, питаясь манной небесной, как наши праотцы. Да и окажите, ради Христа, что дадут местным дикарям все эти ваши больницы? От Эрлика их отодрать не можем, а вы от дикости надумали оттаскивать… Пустое, доктор!
— Вы думаете? — Федор Васильевич прошел к шкафчику, налил себе спирта в мензурку, глотнул, поморщился. — Что же мне теперь делать прикажете, святой отец? Говорить прямо: идите и умирайте?.. Правда в моем деле, как и в вашем, весьма и весьма опасная штука! А я могу вам загнуть по пальцам: йода нет, бинтов нет, марли нет, хлороформ — проблема, стрептоцид — на вес золота!.. Вот и остаются одни мази, настойки и отвары… Жену в провизора превратил! Сам за травами хожу в лес! Мои письма остаются без ответа, а посылки от друзей таинственно теряются… — Он повертел в руках пробирку, будто не зная, что с ней делать. — Вот и извольте тут выкручиваться… Дельмека ругаю за шарлатанство, а сам я — лучше?
— С кем равняетесь-то? — воздел руки иерей. — С дикарем Дельмеком! Вы же — образованный, культурный человек!..
— Да-да, с дикарем Дельмеком… Потому, что необразован и неокультурен! — Федор Васильевич сунул мензурку в стакан, захлопнул дверцу шкафчика. Здесь и таится наша с ваши ошибка, святой отец! И не только наша… Все люди орды — дикари! И на этом мы ставим, если не восклицательный знак, то непременно — точку. А надо бы ставить знак вопросительный: дикари ли? Может, они носители культуры, которая нам просто-напросто недоступна, святой отец?
— Ну, знаете ли! — развел отец Лаврентий руками. — С вами говорить, что воду решетом носить!.. Я готов понять вас, но принять — никогда! Сие противно моему духу и потому — ложно!
— М-да, святой отец… Вы не одиноки в своей позиции. Вас — легион! Одиноки такие люди, как я…
— Чего тащимся? Этим же гуртам да отарам конца не будет! Обходить их надо! — Родион нырнул в первый же просвет между отарами, оглянулся на Макара с Акулиной, прощально помахал им рукой, поискал глазами темноверцев. — Фрол! Кузьма!