Белый Бурхан
Шрифт:
— Наш караван готов? — спросил Жамц сухо. — Кто его поведет на этот раз?
— Мог бы повести я, ширетуй, но у меня нет дел в Лхасе. Да и после гибели Баянбэлэга это для меня небезопасно.
— Да, Гомбожаб, вы были неосторожны… Впрочем, вы нужны в дацане меня призывает таши-лама. Если вы согласитесь остаться ширетуем, то…
— Я согласен остаться ширетуем дацана. Он не скрывал, что доволен! Ему очень хотелось похозяйничать среди лам и свести кое с кем личные счеты. И хотя Жамц хорошо знал об этом, не противился Гомбожабу: дисциплина нужна для порядка, а порядок должен соблюдаться
— Меня не будет долго. Возможно, что таши-лама оставит меня при себе. Поэтому берите вожжи управления нашей колесницей в свои руки твердо и решительно, Гомбожаб! Это особенно важно сейчас, когда в дацане начались всякие шатания, сплетни и шепотки, когда святая молитва становится обузой…
— Я наведу порядок, ширетуй! Вы ничего не хотите поручить или сказать Тундупу? Он ждет.
— Можете позвать его, Гомбожаб.
Тот резко повернулся к своему ховраку Рахо, и парень исчез.
Жамц прокрался к входной двери, стремительно распахнул ее, но коридор был пуст и подслушивать их доверительный разговор было некому, если не считать Пунцага, который спал в соседней комнате. Но он уезжал вместе с ним, и Жамц его не боялся.
— У меня остались бумаги покойного Баянбэлэга. По ним надо получить в банках Урги и Иркутска довольно крупную сумму в линах и рублях. Найдите человека, который это сделает аккуратно.
— Я хотел бы посмотреть на эти бумаги, ширетуй.
— Вот они. — Жамц открыл шкатулку, стоящую в изголовье ложа, достал сверток, перевязанный голубой лентой. — Сколько вы, Гомбожаб, можете дать мне за них наличными или золотом сейчас?
Гэцул бегло просмотрел бумаги, усмехнулся:
— Половину их стоимости. Риск слишком велик, ширетуй… К тому же, у меня нет столько золота… Да оно вам и не потребуется в Тибете, придется только заплатить стражникам. А у них в цене китайские императорские монеты и английские фунты. Шо — тоже, хотя цена их невелика вообще… Серебра дам, камней…
В дверь осторожно постучали. Гомбожаб поспешно сунул бумаги за пазуху, шепнул: «Я пришлю Рахо!» Кивнув, Жамц шагнул к двери, широко распахнул ее:
— Входите, Тундуп. Мы вас ждем слишком долго, дарга!
— Я был занят неотложными делами, — отвел глаза тот. — Караван требует забот, ширетуй…
— О караване вы знали давно, Тундуп!
Дарга стражников беспомощно развел руками, взглянул, ища поддержки, на Гомбожаба, но тот сделал вид, что занят узорами оконной решетки.
— Мне нужно для охраны и услуг пятьдесят ховраков, что поисполнительнее и поглупее. Вроде моих. Тундуп кивнул.
— Все они должны быть вооружены винтовками и ножами.
Тундуп снова кивнул.
— Одеты в рваные шубы и облезлые малахаи тибетских стражников. И такие же грязные и злые.
Тундуп удивился, но все равно кивнул.
В первый момент Пунцаг не узнал ширетуя: крепкие сапоги с шипами, толстые темные брюки, широкий кожаный пояс с бесчисленными карманами, стеганая китайская меховая куртка, тяжелая кобура нагана. Рядом, на табурете, лежали наготове полосатый халат грубой работы и черный малахай с зеленым
Сделав вид, что не заметил изумления молодого ламы, Жамц озабоченно спросил:
— Ты умеешь стрелять?
Пунцаг отрицательно мотнул головой, не зная, как теперь обращаться к грозному ширетую, снявшего с себя одежды высокого ламы и превратившегося не то в цирика, не то в арата.
— Плохо, баньди! Придется поучиться. Нам идти через Тибет, а там умение владеть оружием ценится больше, чем святая молитва!
Подумав, Жамц взял четки и протянул их Пунцагу:
— Возьми, хороший лана должен иметь дорогие четки!
Но это же ваши четки! — изумился Пунцаг, сразу вспомнив, что именно они послужили причиной для первого его наказания.
— Теперь они твои. Я прошу тебя забыть, что я — лама, гэлун и ширетуй! Я — купец! Во всем нашем караване ты будешь единственным ламой. Так надо.
Пунцаг кивнул. Жамц попросил подать халат, накинул его на плечи, прошелся:
— Наган не торчит?
— Я не заметил.
Широко и торопливо распахнул двери дарга Тундуп. Увидев известного ему ховрака в одеянии ламы, поморщился, как от зубной боли: глава стражников не любил, когда в дацане что-то менялось без его ведома.
— Все готово, ширетуй! — сказал он мрачно. — Я удалил всех, кто мог бы вас увидеть в этой одежде. Остался только он! — Тундуп кивнул в сторону Пунцага. — Прикажете убрать и его?
— Ради этого баньди, Тундуп, караван и идет в Тибет!
Дарга смутился: он так не любил попадать впросак. И, пожалуй, это случилось с ним впервые за много-много лет службы.
— Проклятый ховрак! — прошипел он, открывая дверь. — Ты еще у меня запрыгаешь, когда вернешься!
Тундуп закрыл дверь и ушел так быстро, что Пунцаг не успел смутиться или испугаться.
— Он пригрозил тебе, баньди? — нахмурился Жамц — Может, его вернуть и заставить извиниться?
— Дарга пожелал мне счастливого пути, ширетуй. Жамц усмехнулся: он достаточно оценил мужество парня — хороший лама должен быть сдержанным и не обращать внимания на пустяки и житейские неурядицы. А Тундупом надо бы заняться! Скоро его власть в дацане станет неограниченной… Впрочем, это уже забота Гомбожаба!
— Завяжи мне лицо платком, — сказал Жамц сухо. — Я не хочу, чтобы меня узнали даже случайно. Ты — лама и имеешь право проводить до ворот дацана случайно забредшего на огонек гостя.
Они быстро прошли коридор, проскользнули по каменному двору, где руками Пунцага был выметен каждый камень в бытность его ховраком, остановились у резных ворот, которые тотчас распахнулись и закрылись вновь, как только путники перешагнули через чугунную цепь, натянутую от одного столба до другого.
Караван стоял за глухой стеной дацана. Суетились люди, лениво перебирали челюстями верблюды, прикрыв глаза и пережевывая жвачку, изредка погромыхивая железными колоколами. Деловитые и угрюмые люди в грязных шубах, среди которых Пунцаг узнал нескольких ховраков, проверяли тюки и упряжь. Жамц подошел к головному верблюду, дюжие руки подхватили его и усадили в седло. Тотчас, повинуясь знаку караван-бажи, все всколыхнулось и, взметая желтую пыль, медленно сдвинулось с места.