Белый Бурхан
Шрифт:
– Бабинас никогда не говорит правду!
Поляна гудела голосами. Разоблачение и изгнание перекупщика скота всех взбудоражило, и люди теперь говорили только о том, что, пока они доберутся до ярмарки, вся дорога будет забита такими вот грязными людьми без стыда и совести, обирающими пастухов и скотоводов похлеще иных демичи.
Хертек не засиделся у костра новых знакомых, ушел к своему крошечному стаду, выпив только половинку пиалы кабак-араки из бутылки Яшканчи и заев хмельное половинкой куриного яйца.
– Хороший человек, -
Яшканчи вздохнул и посмотрел на Курагана:
– Где твой топшур, кайчи? Принеси.
Кураган ушел, а Яшканчи уронил лицо в ладони, уставился в огонь, думая о Сабалдае и его сыновьях. Старик не одобрял Курагана за то, что тот кайчи, и обожал Орузака. А тот нехорошим человеком растет: жадным, уцепистым, упрямым, грубым. Как они уживутся, два брата, когда Сабалдай уйдет по зову Эрлика? Хорошо, что Кураган - кайчи! Пусть у него будет трудная жизнь, но он единственный из всех знакомых Яшканчи, способный на чудо...
Кайчи в глазах людей всегда выше кама. Кам мог подчинить себе только духов и уговорить Эрлика, а песнь кайчи усмиряет даже буйство богатырей! Кайчи может остановить луну, а вместе с ней и само время, заставить его пятиться назад и устремляться вперед, навсегда отогнать печаль и болезни от человека и всех людей!
Вернулся Кураган, сел между отцом и его другом, положил ладонь на струны топшура. Подумал, перебрал по ним пальцами, и струны тотчас отозвались - чутко, трепетно, точно и они были живые, как и хрипло гудящий голос певца:
Ребенок спит в своей колыбели,
Прикрытый теплой шубой отца своего.
Спят богатыри вечным сном камня,
Прикрытые синим ласковым небом.
Горы сторожат покой богатырей,
Как мать сторожит сон своего ребенка.
Но всех живых и опаленных горем людей
Сторожит от еще больших бед
Белый Бурхан!
Яшканчи хмыкнул. Значит, и в долину Сабалдая пришла весть о появлении Белого Бурхана и его друга хана Ойрота? Кто же ее принес туда? Ведь сам Оинчы говорил, что это - тайна! И его брат Ыныбас это подтвердил и посоветовал никому, кроме Чета Чалпана, не говорить о скором приходе древнего бога с серебряными глазами и отца всех алтайцев! А тайну знает кайчи! А если тайну знает один кайчи, то ее уже знают все горы!
Он - горы, леса и долины,
Белый Бурхан!
Он - солнце, луна и звезды"
Белый Бурхан!
Он - совесть людей,
Он - жизнь всех людей,
Белый Бурхан!
Кайчи продолжал свою песню, которую так удачно начал. Он пел о горе простых людей, о их надеждах, о вере в лучшую долю, пора которой пришла. И в конце своей песни-кая прямо обращался к посланцам самого неба:
Пришли к нам хана Ойрота,
Белый Бурхан!
Заставь его оживить сердца,
От вечной тоски оживить сердца,
Белый Бурхан!
Замолк кайчи. И молчали люди, собравшиеся со всей поляны вокруг костра Сабалдая и Яшканчи. Певец своим каем сказал то, что каждый
– Скажи Курагану, что эту песню нельзя петь при чужих людях!
– Здесь нет чужих людей. Здесь все - пастухи и скотоводы.
– Когда в одном месте собирается много людей, среди них обязательно найдется человек, который побежит за русскими солдатами!
– Зачем Кураган русским солдатам?
– удивился Сабалдай.
– Разве он их трогает? Русские не понимают кая, не знают наших песен и легенд... Нет, Яшканчи, Курагану среди алтайцев некого бояться!
Старик был искренен, и Яшканчи нечего было ему возразить. Но к нему пришел на помощь чей-то чужой голос, послышавшийся из темноты, из-за спины Курагана:
– Ты прав, пастух. А ты, старик, нет. Я тоже знал одного кайчи, которого искали русские солдаты, и ему пришлось бежать от них в Урянхай... Тогда, обозлившись, они начали бить меня, чтобы я указал его дорогу. Я не мог этого сделать: кайчи был мой гость. И мне самому пришлось от русских солдат и русского попа бежать в ваши горы...
Человек говорил по-алтайски совсем плохо, но его можно было понять.
– Назови свое имя, стойкий человек!
– попросил Яшканчи.
– Кто ты и какого ты рода?
– Я - минусинец, Доможак. Кайчи, что гостил у меня, был из ваших. Звали его Чочуш. Если встретите его, скажите, что Доможак помнит о нем и ни о чем не сожалеет...
Народу и скота на дороге было, действительно, много. Но паром работал исправно и берег все более и более пустел. Скоро подошла очередь и Яшканчи с Сабалдаем.
Паром полз через бурное тело реки медленно и лениво, будто не выспавшийся. Кураган стоял у самого края и пристально смотрел в темную кипящую воду. Что он там видел, о чем думал столь напряженно? Яшканчи подошел к нему, положил руку на плечо, спросил тихо, хотя сквозь бешеный рев воды его вряд ли кто мог услышать и в двух
шагах:
– Откуда ты узнал про Белого Бурхана и хана Ойрота?
Кураган взглянул на друга отца изумленно:
– О них сейчас горы говорят!
Удивиться Яшканчи не успел: последовал мягкий толчок - паром ткнулся в берег, истоптанный тысячами копыт и превращенный в месиво грязи и крошево камня.
Собрав скот, пастухи достали трубки. Отец Курагана был чем-то озабочен, ерзал в седле, будто не на мягкой коже сидел, а на муравейнике.
– Что-то случилось, Сабалдай?
– Смотри сам!
– старик кивнул на берег, от которого их теперь отделяла река.
Там опять табунились русские солдаты и среди них мышью шмыгал вчерашний перекупщик, которого выгнали из долины. Он размахивал руками, тыкал тупым подбородком в их сторону. Русские стражники посмеивались, гоняя его конем, пока один из них не вытянул перекупщика плетью вдоль спины. Тот подпрыгнул, как укушенный змеей, и быстро смешался с людьми, ждущими, когда причалит паром.