Белый Бурхан
Шрифт:
– Ждут нас тама!
– скривился Макар.
– Держи карман, навалят!
Подошли Фрол с Кузьмой, но держатся по-прежнему сторонкой, лишь поглядывая изредка на Родиона, признавая в нем главного и как бы опасаясь, что это он и напустил непогоду.
– Чего шары пялите?
– прикрикнул на них тот.
– Бабе бы лучше помогли со скотиной! Не до святости, коль беда!
Не отозвались, повернулись, пошли навстречу стаду.
– За что ты их лаял-то?
– попрекнул Макар.
– Слово дали молчать, вот и блюдут свой обет. С этим у их - строго!
–
– отмахнулся Родион с сердцем.
– Будто цепи на ногах! Кандалы государевы.
Подошло стадо. Акулина укуталась в платок - только нос и глаза торчали. Острые, как иголки. Но молчала пока: ее дело бабье - как мужик распорядится, так и будет. Сама увязалась - никто не звал!
– В Курай надо вернуться. Не в степи ж околевать!
– Мне все едино, - вздохнула Акулина.
– Как ты, так и я...
У темноверцев не спрашивали - их дело сторона. Не хотят ежли обратно в Курай, то пусть себе одни идут, куда их кривая заведет!
Повернули. Теперь буран хлестал в спины и подгонял их белой хворостиной. Версты через две показались темные избушенки, пахнуло дымком и кислятиной, послышался собачий брех. Скоро и жилье сыскали - чье-то заброшенное зимовье, судя по постройке, теленгитское: ни окон, ни крыши, только дверь... Им-то что - костер запалили и тепло и светло!
Акулина сразу же занялась по бабьей части обживать жилье, а Фрол и Кузьма из дров поленницы начали себе шалашик ладить с подветренной стороны.
– И чего дуруют?
– покрутил Макар головой.
– Аль тут им было бы тесно с нами? Ух, темнота!
– Вера у них такая, - вздохнул Родион, - на все запрет.
– Ну и сидели бы дома!
Скоро буран утих, а к вечеру начал иссыхать и выпавший снег. Тучи ушли, выкатило солнце и можно было сызнова собираться в дорогу, но Макар вдруг загрустил. Сел на порожке и, сцепив руки на коленях, мучительно и напряженно морщил лоб. В глубине души он уже клял и ярмарку, и дорогу, и Кузевана, и самого Родиона, заторопившего его. Акулина старалась не влезать ни во что, ожидая, когда с мужика ее целиком слезет торгашеская дурь и он сам предложит заворачивать стадо обратно, домой...
Родион заглянул в шалашик к темноверцам. Фрол и Кузьма стояли головами к выходу на коленях, их ладони лежали на грязной от подтаявшего снега земле, а лбы покоились на тыльных сторонах ладоней. Почуяв чужака, поднялись, обтерли ладони о штаны, уставились на гостя.
– Нечего лбами землю мять!
– сказал Родион строго.
– Идти пора, пока ведро!
Обе головы кивнули враз, оба рта раскрылись, как по команде:
– Посейчас, тово...
Макар с Акулиной уже сбили свое стадо в кучу и о чем-то тихо перешептывались. Взглянув на них, Родион от души пожалел горемык: он-то с темноверцами за счастьем лыжи навострил в дальний путь, а эти-то - куда и зачем? Тряпка лишняя бабе понадобилась? Жизни им без той окаянной тряпки нет, что ли? К месту буран! ан, дурь-то малость и повыдуло? Ничего, дальше дорога слаще этой будет - ни жилья, ни лесочка поблизости, одни скалы!
Встали рядком все трое, наспех помолились за себя, за единоверцев, за весь мир. Особую молитву счел Макар за сохранность живота скотского и за благополучный путь... Поди, сам ту молитву и придумал? Не было ведь такой, не помнил Родион...
– С богом!
– подбил сборы Макар и первым вышагнул на дорогу.
Едва прошли с версту, как пришлось остановиться. Во всю ширину езжей части текли стада овец, коз, быков, коней...
– Батюшки-светы!
– ахнула Акулина и перекрестилась на ближний коровий зад.
– Никак к кочевникам, к калмыкам пристали!
– Какие кочевники?
– хохотнул Родион.
– Ярманка идет!
– Ну и слава господу!
– обрадовался Макар.
– Все - попутчики! А я уж подумал, что одним дураком оказался...
Доктор был дома, но отца Лаврентия Галина Петровна к нему не впустила:
– Прием больных. Пока нельзя. Можно заразиться. Иерей поморщился и присел на табурет Дельмека.
– Как же вы сами-то не боитесь заразы?
– спросил он, выдержав паузу. Ведь они всего могут к вам в дом натащить!
– Я - жена врача, первый санитар. Чего же мне бояться!.. Да и заразы мало, все - простуды... Сегодня вот мальчика привезли из Ябогана с признаками скарлатины... Давно не было!
– Да-да, - отозвался отец Лаврентий рассеянно, - эти их ужасные ямы, в которых они держат младенцев... Бр-р! Тысячами ведь мрут! Родился - и сразу в могилу...
Галина Петровна рассмеялась:
– Кто это вам таких страхов наговорил? Ямки сейчас редко у кого выкопаны в аиле. Чаще в колыбельках младенцев держат... Уж только самый отъявленный дикарь или лодырь такое позволит!
– Но дети-то мрут? Мрут как мухи!
– Да, смертность высокая. Но тут не только быт теленгитов виной...
– Надолго эта бессмыслица у него?
– Трудно сказать уверенно... Хотите чаю? Завозился в сенях Дельмек, поскребся в дверь, нерешительно открыл ее, шагнул было через порог, но тут же испуганно попятился, едва не рассыпав охапку только что наколотых дров.
– Входи, входи!
– засмеялся священник.
– Я тебя не съем.
– Драстуй, поп.
– Не поп, балда, а - батюшка, святой отче!
– поморщился отец Лаврентий.
– Помер. Медведь задрал.
– Кто помер?
– не понял иерей.
– Отец, мои батюшка, помер. Давно.
Галина Петровна прыснула в кулачок. Но совсем иначе воспринял слова Дельмека священник. Он встал и грозно шагнул навстречу алтайцу-санитару:
– Издеваешься, дикарь? Над саном моим смеешься?.. Да я тебя, сатану, в порошок сотру!
– Успокойтесь, Лаврентий Егорович!
– поспешила на выручку хозяйка дома.
– Он вас не понял всего-навсего!
Отец Лаврентий топнул ногой, погрозил Дельмеку пальцем: