Белый Бурхан
Шрифт:
Еще немного, и эти стиснутые кулаки начнут шарить под ногами, отыскивая палку или камень, а подрагивающие ноги бросят тела вперед, на острие его меча, пока еще не обнаженного...
– Я жду!
– сказал Техтиек спокойно и сделал шаг вперед.
Глава двенадцатая
ИСПЫТАНИЕ НА ПРОЧНОСТЬ
Три отряда встретились у Ябоганского перевала.
Первыми пришли монахи отца Никандра, потом иереи Улалы и Чемала со всяким городским сбродом и, наконец, откуда-то со стороны Тураты притопал разношерстный отряд из кержаков,
Из всех трех групп хорошо вооружены были только чулышманцы и полицейские, пришедшие с отцом Ипполитом и отцом Софронием. Что касается чиновников, лабазников и кучеров, то одни из них надеялись на кнуты и палки, а другие на свои голые руки.
Увидев отца Никандра, иерей Ипполит крупно шагнул ему навстречу и забасил, отвалив цыганскую бороду:
– Эк ты их экипировал, игумен! Поди, и пушка есть у кого под рясой?
Отец Никандр отмахнулся:
– Хватит для орды и дробовиков!
Отец Ипполит заторопился к своим, развернувшись на половине второго шага, а отец Софроний затеял бестолковый и несвоевременный спор с чинами полиции о том, кому первыми идти на перевал, круто беря сторону чемальского иерея:
– Чины полиции пусть пробивают нам дорогу! По
службе!
– Вас больше, вы и лезьте на тот перевал!-отмахнулся длинноногий урядник.
– Не мочало жевать пришли!
Игумен хмыкнул: то ли один перевал и ведет в долину? Хорошо поискать, так десять дорог сыщется в Терен-Кообы!.. Он подошел к кержакам, вежливо поклонился:
– Храни вас бог, мужики! Не из местных будете?
– Разные мы!
– загудели голоса.-По путю сколотились... Топчемся, вот, из-за их... Надо было б раньше их прийти!
Игумен поджал губы, сдерживая усмешку:
– Их спор пережидать - вовек в долине не бывать! Есть у вас кто за старшего, мужики?
Отозвался угрюмый, ободранный до голого тела детина:
– Берестянский я. А энтих, вота, всех по дороге насбирал... С бору по сосенке, язви их совсем! Ровно цыцошные, кажный рот - настежь, ровно ворота!.. Бить надо орду!
– На бой людей ведешь, а лаешь!
– покачал головой игумен.
– Злой-то почему?
– Лапердин я, Серапион! Братьев моих бурханы те порешили, в однове я остался... Вота и горит душа! Зараз надо кой-кому ребрышки помять!
– он потряс увесистой дубиной.
– Токмо с перевала их не возьмешь тута без боевого ружья, зазря попы галдят...
– Сам знаешь, видел?
– нахмурился игумен.
– Обходные тропы знаешь?
– Сыщу. Не все позасыпаны!
– Проведешь моих иноков?
Серапион угрюмо, из-под насупленных бровей, тяжело глянул в глаза отца Никандра:
– Ружье с патронами дашь?
– Тебе одному дам.
– Тогда с богом!
Но бог не заспешил на помощь отцу Никандру с братией.
От камня к кусту, от куста к дереву, от дерева - между камней по осыпи, летящей из-под ног на головы тех, кто в самом низу застрял...
"Заведет окаянный кержак к самому Макару, который тут где-то своих телят пасет!
– уже с тревогой и досадой думал игумен, перетаскиваясь непослушным телом через очередной камнелом, рухнувший с высокого скального карниза, что и сейчас своими останками висел над головой, закрывая добрую половину неба.
– Его-то, окаянного, злость ведет, он и по облакам грозовым полезет!"
Теперь отцу Никандру и та закрученная по горам тропа, на которой их бросили охотники-проводники, "показалась райской дорогой.
Все выше путь, все глуше место. Уж не собрался ли этот кержак прямиком перевалить через сами горы?
Тяжелыми паровиками пыхтели за спиной игумена монахи, открыто постанывая и поругиваясь и тут же торопливо крестя рты: в таком-то богопротивном месте и самого Сатану в утробу запустить не мудрено будет!
Кончился, как оборвался, обрубленный скалами, лес-урман, что шел за ними по левую руку. Отдельные кедры отплясали кривыми ногами свою непостижимую для человека радость на голых камнях, потом и кустарниковая мелочь сошла на нет, мхи и лишайники слиняли пятнами один за другим, поплыла перед глазами песчано-каменная осыпь, будто бреднем ловя ноги, голые камни пошли с острыми бритвенными краями, рвущими одежду и ранящими тело.
Осторожно глянул через левое плечо игумен и обомлел - такой скальный срыв вниз падал, что на душе стало тошно, и по спине не мурашки, а тараканы поползли...
Круче и круче голый камень, раскаленный, как сковорода. Хоть брюхом на него ложись и глаза пяль: одно небо перед носом без конца и края, а внизу желтизна съеденной скотом до земли долины с людским муравейником, вползающим тоненьким ручейком на Ябоганский перевал и катящимся отдельными клубками людей я лошадей к Ян-Озеку... Вывел-таки кержак, не соврал! Теперь пришла-подкатилась забота не легче - на" дно долины сойти.
Пригляделся отец Никандр - та же тошнота, что и за спиной осталась! Рядом лежит на камне Серапион Лапердин, поводя боками, как загнанная лошадь. Поди, и в долине самой слыхать теперь тот его запаленный дых!.. Башкой мотает, слово пояснительное не может на бороду уронить, только рукой тычет куда-то влево.
Да, там настоящая пологая тропа, по которой они все скатятся легко и привычно. Чего тогда ждать?
– Вота, - выдавил наконец Серапион, - все тут, как на ладошке... Ух. мать их, и покуражусь жа!..