Белый Бурхан
Шрифт:
Самдан рассмеялся:
– Не дает затрещин и не выгоняет их пинками из библиотеки? Он же гость, чужой человек! Какой чужой лама будет обижать чужих ховраков? А добрый - не беда, многие высокие ламы отличаются добротой и скромностью,
не то, что ты...
– Виноват, - потупился Нанжин.
– Я думал...
– Ты не выполнил моего поручения!
– строго сказал Самдан, хотя мысленно и отметил наблюдательность своего соглядатая.
– Ты плетешь всякую нелепицу и хочешь меня убедить, что заслужил награду? Придется тебя отправить к Чижону... Уж он-то знает, что приказать своим стражникам-головорезам!
Нанжин
– Дайте мне еще день, гэлун! Только день!
– Я тебе даю два дня. Два! Потому, что через три дня гость уезжает из дацана! Два дня и две ночи, понял?
Нанжин попятился к выходу, но у самого порога споткнулся о железную кочергу и едва не упал. Когда за ним закрылась дверь, Самдан задумчиво щелкнул пальцами и
пробормотал:
– Баньди... Но если он баньди, то он не может быть лхрамбой, а только сричжанге! Что-то тут не то и не так...
И тут же вспомнил вопрос Гонгора о Цзонхаве. Хубилган, а - неуч! Мало ли их, скороспелок? Может, и этот Бабый - настоящий лхрамба из выскочек... Впрочем, какое ему, Самдану, дело до всего этого? Ему нужен Гонгор и только Гонгор!
В дверь робко постучали. Вошли Байыр и Монгул - ученики и помощники Самдана. Хорошие, знающие парни, которым давно пора носить не только коричневые и красные, но и желтые одежды лам. Но Гонгор и тут не торопится нет, говорит, знатоков, которые могли бы проверить их, а ты, лхрамба, их наставник, потому не можешь задавать свои вопросы. Для чего он учил тогда их своему мастерству? Чтобы Гонгор или другой высокий лама дацана отправил их чистить конюшни?
Байыр и Монгул втащили два больших мешка, вытряхнули их содержимое в сушильный шкаф, составленный из крупных и мелких решет с подогревом горячей водой и раскаленным воздухом от специального рукава, соединенного с печью. Повернулись, чтобы уйти на склад за новым грузом, но Самдан остановил их:
– Садитесь, я хочу поговорить с вами...
Ховраки переглянулись - грозный и требовательный Самдан не очень-то баловал их своим вниманием в последнее время, занятый тяжбой с хубилганом. Но он их по-своему любил, и они об этом знали, отвечая ему привязанностью и терпением. Они робко присели на скамью, потупились, не зная, куда девать не отмытые от грязи ладони.
– Вы умеете делать лекарства от смерти, - начал Самдан сухо и негромко.
– Теперь я вас буду учить делать лекарства от жизни. Мы привезли достаточно трав, собранных в горах и степях, для изготовления этого лекарства. Оно делается только из весенних и осенних трав, а также кореньев, переживших зиму и накопивших достаточное количество лечебных веществ. Лекарство от жизни не менее ценное, чем и лекарство от смерти...
И Самдан рассказал своим ученикам, что в Тибете есть целые семьи, знающие тайны ядов и считающие отравление людей и животных своей профессией, которая передается по наследству. Эти мастера достигли многого в своем искусстве - они умеют отравлять не только пищей и чаем, но и дорогими подношениями - кинжалами, кольцами, четками, тканями... Предосудительной эта профессия не считается, поскольку отравить человека высокого положения даже выгодно... И хотя сама по себе эта профессия опасна, она нужна многим людям, а значит, она - полезна!
У Байыра и Монгула сами собой распахнулись рты от удивления и радости: если
Самдан перебрал специально отложенные травы, показал некоторые из них:
– Вот блекота, или бешеная трава. Лишает человека памяти, вызывает удушье и бесноватость... А это - чистуха, или собачье мыло. Вызывает судороги и удушья... Этот корень - пьяная трава, от которой человека рвет кровью и он лишается разума...
До позднего времени продолжал Самдан свои занятия. Он словно торопился передать ученикам все то, что знал и умел сам. А потом, отпустив ховраков, долго сидел в оцепенении, стиснув голову руками... Ничего еще не случилось, но Самдан чувствовал - все рушится!
Гонгор раза четыре приглашал Бабыя к себе, советуясь по мелочам, связанным не столько с идеологией нового вероучения, сколько с укладом жизни скотоводов и землепашцев, пастухов и охотников, живущих на Алтае. Бабый мало чем мог ему помочь, поскольку общался с этими людьми только у себя в Бурятии. А записи сада Мунко, которые он нашел в дугане, были непонятны: знаки, символы, имена, цифры... Может, ссылки на какие-то книги, может, условное письмо, предназначенное только для таши-ламы, задания которого старик так и не успел назвать...
У Бабыя была смутная надежда, что хубилган Гонгор сам спросит что-нибудь о записях сада Мунко, но тот молчал, интересуясь пустяками, которые вряд ли могли бы ему помочь при составлении документов для Шамбалы...
Однажды он даже поставил Бабыя в тупик:
– Вы знакомы с русскими противниками православия?
– Да, в Бурятии их много.
– Как вы думаете, раскольники чем-то отличаются друг от друга? Или все они молятся Христу?
– Да, они молятся Христу, но по-своему.
– Как вы думаете, лхрамба, эти русские раскольники могли бы принять какие-либо каноны буддизма?
– Я плохо их знаю, хубилган, - растерялся Бабый.
– Почти не общался с ними, но я знаю, что у них есть свои святыни: обо, могилы, праздники с огнем, свои жрецы и древние книги, их девушки занимаются тантрическими обрядами перед зеркалом, среди зимы некоторые из них кулают свою молодежь в ледяной воде, и почти все они мечтают о благословенной земле, называя ее Беловодией и Синегорией, которая по своим общим признакам чем-то напоминает нашу Шамбалу, и все они ждут прихода своего мессии, который спасет мир от беды, воздаст праведникам и сурово накажет святотатцев... Вот, пожалуй, все.
Гонгор долго думал, отвернувшись в окно, потом вздохнул:
– Благодарю вас, лхрамба. Я почему-то так и думал... Шамбала будет принята всеми, она отвечает всем желаниям людей...
Бабый ушел в библиотеку со смешаным чувством растерянности и досады: Гонгор делал что-то не то и не так, а он не мог вмешаться и помочь ему по той простой причине, что не знал сути поручения сада Мунко. Вряд ли старик занимался изучением жизни русских раскольников-семейских6! У него было более важное задание, которое он перепоручил Бабыю, но не успел объяснить его сути... Но ведь о чем-то говорили его степени мудрости, о которых он поведал перед смертью! И как все это связывалось с монетой, с нелепыми вопросами Гонгора, с непонятным ожиданием каких-то бумаг для таши-ламы? В какую игру высоких лам он втянут?