Белый Бурхан
Шрифт:
– Погоню, надеюсь, отправили?
– Нет, ширетуй. Никто из караванщиков не знает, в какую сторону они ушли. Говорят только, что этот погонщик-бурят подбивал некоторых ховраков на побег: "В священную Лхасу одна дорога, а из Лхасы - сто!"
Жамц махнул рукой, и Чимид исчез. Ширетуй потянулся к кобуре с наганом: рано он еще оттаял душой и обмяк сердцем! Бывало, что и на пороге священной Лхасы находили накорп с перерезанной глоткой...
Вот и Лхаса!
Как только сверкнули ее золоченые крыши, караван замер без команды. Еще бы ему не замереть! Ведь прибыли они с такими муками и потерями не просто в священную страну, а в страну живых богов! Здесь, в
Легенды утверждали, что первый царь Тибета спустился с неба на землю на горе Ярлхашампо и принес людям просветление - ваджраяну. Буддийский тантризм охотно приняли жрецы Бонпо, хозяева душ и жизней местных пастухов и земледельцев. Но потом явился царь Лангдарма - ярый противник буддизма, и страна богов начала раздираться противоречиями, что скоро стало нетерпимым. И нашелся храбрец - монах Лхалунг Палчжэ-Дорчжэ, который, переодевшись лугоном*. убил опасного царя. Лангдарма был навеки проклят, и его образ злая маска ежегодного обряда изгнания козла отпущения. Теперь и не все помнят, с чего началась все, но тибетцы знают, что горные духи и божества Маченпомра, Каченджунга и Тхантон охраняют от злых сил покой благословенной Лхасы**. И все знают, что пушки палят в сторону черной скалы на другом берегу реки тоже не для украшения новогодних праздников, а изгоняя навеки проклятого царя-святотатца, посмевшего поднять руку на буддизм!
*Лугоны - исполнители одной из главных ролей в многодневных празднествах по случаю Нового года, одетые в карнавальные маски и костюмы, имеющие свой статус и свои правила игры.
** Высочайшие горные вершины Гималаев в окрестностях Лхасы.
Много веков минуло с той поры, и стала Лхаса не городом в обычном понимании людей, а громадным монастырем, составленным из храмовых комплексов, частью слитых вместе, а чаще обособленных друг от друга, где каждый из них - сам по себе был городом с многочисленным населением, своими храмами, мастерскими, святынями, законами, порядками и укладом жизни. И главным из всех монастырей была Потала - роскошный дворец-город самого далай-ламы! Попасть в Поталу и видеть живого бога можно, но это стоит больших трудов, терпения и денег...
– Хватит любоваться!
– негромко сказал Жамц, снова вступивший в свои права караван-бажи.
Караван начал спускаться в Лхасу...
Отыскав на окраине постоялый двор своего дацана, купленный еще покойным Баянбэлэгом, Жамц приказал остановиться на ночлег и сразу же распустил всех своих спутников: пускай смотрят, удивляются и ужасаются!..
А удивляться и тем более ужасаться было чему...
Заполучив от гэлуна несколько монет из своего мешочка, Пунцаг побрел по городу, сбросив осточертевшее покрывало из темной ткани: одежды ламы могли ему дать не только пристанище, но и пропитание, даже если бы в его кармане и не позванивали монеты. Но в этом своем расчете он жестоко ошибся - на каждом шагу ему встречались сонмы нищих и калек, чьи протянутые руки были красноречивее слов. Скоро он опустошил свой карман, и ему нечего было сунуть в протянутые руки, а количество тех рук ничуть не уменьшилось. Нищета в Лхасе не считалась предосудительной. На каждое "дай" здесь далеко не всегда отвечали "на", а это угнетало: Пунцаг был добр и всегда делился тем, что у него было.
Побродив еще немного, он вернулся на постоялый двор и сразу же наткнулся на гэлуна, сидящего в большой круглой чаше с водой. Судя по его довольному виду, Жамцу удалось удачно пристроить товар. Жестом подозвав Пунцага, он подал ему нож:
– Побрей мне голову.
– Слишком много бедных, гэлун.
– Не больше, чем всюду. Может, чуть больше. Узнав, что Пунцаг был не в меру щедр, нахмурился:
– Ты поторопился истратить свои деньги. Эту рать не прокормишь! Деньги в Лхасе надо тратить умно и расчетливо. Скупость здесь лучше щедрости!
– Это я уже понял.
Едва Жамц закончил свой туалет и облачился в золотистый халат, пришли какие-то люди, о чем-то снова торговались и спорили, потом ушли, оставив длинные листы бумажных китайских денег и несколько мешочков с серебром. Настроение гэлуна резко упало: выгодная утренняя сделка обернулась убытком.
– Тяжелые времена, тяжелые времена... Можно подумать, что когда-то они были легкие в Лхасе!.. Одна надежда на бурханы, которые еще не проданы... Без меня больше никуда не ходи.
Утром они вместе вышли в город. Нищих стало больше, чем вчера: очевидно, слух о том, что в Лхасе появился невиданно щедрый лама, с быстротой молнии облетел все их скопища. Но Жамц и Пунцаг равнодушно проходили мимо
протянутых рук, высоко подняв головы. Неожиданно им преградила путь толпа обнаженных людей, чьи лица были обернуты тканями, а впереди себя каждый из них держал метелку, похожую на опахало, которой расчищал себе путь.
– Кто они?
– спросил Пунцаг испуганно.
– Почему - голые?
– Дигамбары, преданные ахимсе, - равнодушно отозвался Жамц, не опуская головы, но, почувствовав, что молодой лама его не понял, прибавил уже с усмешкой: - Джайны4!
О джайнах Пунцаг слышал, но видел их впервые. Они боялись повредить всему живому - поэтому закрывали рот и нос, чтобы нечаянно не заглотить при вдохе какую-нибудь мошку, а подметали путь перед собой, чтобы не задавить ногами какую-либо букашку. Сами джайны питались только растительной пищей, но и ту не срывали, не выкапывали, не срезали...
– Хороша Лхаса5, - вздохнул Жамц, - но нам нельзя здесь застревать надолго... Накладно! Ты был в Храме Большого Будды?
– Нет, гэлун.
– Значит, ты еще ничего не видел в Лхасе!
– Он секунду подумал и снова вздохнул.
– В Храм Большого Будды сходи один. И возьми все свое серебро. Это чудо, как и всякое другое, в Лхасе бесплатно никому не показывают, даже ламам.
Золотые крыши храмов хороши только сверху, с последнего перевала. А тут, внизу, Лхаса поражала не столько святой роскошью, сколько грешной грязью: по щиколотку, по колено, по пояс... Больше всего удивляло и возмущало то, что возле мендангов и храмов валялись дохлые собаки, что священные надписи изгажены. Повсюду стояли изуродованные стелы, за одно оскорбление которых в недавние времена грозил эшафот... Может, потому и запрещалось паломникам идти к Потале с открытыми глазами, чтобы они не видели всего этого срама?
Завершая прогулку, Жамц привел Пунцага к тому месту, где рассекались трупы и бросались на съедение хищным птицам и животным. На этих останках принято было кататься в обнаженном виде "для сохранения здоровья" и "для укрепления святости духа". Рассказывали, что даже сам далай-лама не избежал этого ритуала.
Жамц требовательно посмотрел на Пунцага. Тот вспыхнул от омерзения и брезгливости, но послушно начал снимать свои одежды.
Присутствие Будды может отображаться и его атрибутами: лотосом, тюрбаном, конем, деревом, колесом... Да и знаки величия Будды известны всем: третий глаз мудрости во лбу, удлиненные мочки ушей, бугор на темени... Так и выглядит главная статуя Храма Большого Будды - главной святыни Лхасы!