Белый хрен в конопляном поле
Шрифт:
И он ушел, потому что суждена ему была совсем другая судьба и другая кончина. … Пораженная бонжурская армия — те, кто уцелел и остался верен присяге, — расположилась на богатом лесном хуторе, обитатели которого, еще недавно вполне доброжелательные, с большой неприязнью поглядывали на чужестранцев.
Король Пистон Девятый собрал военный совет в самом лучшем доме, предварительно выставив оттуда хозяев. Оставили только, по просьбе стариков, маленькую несмышленую девочку-дурочку со старческим личиком. Девочка умостилась на печке и уставилась бессмысленными глазками на цвет бонжурского
Цвет был весьма потрепанным.
Коннетабль де Коленваль, мессир Плиссе и множество иных славных военачальников навсегда остались лежать под стенами Чизбурга.
Никаких переговоров о том, чтобы захоронить павших героев честь по чести, комендант Кренотен вести не захотел, заявив, что мертвым все равно, поскольку они не живут, а всякие там погребальные обряды и понятия чести суть дурацкие антинаучные предрассудки.
— По уму надо жить, а не по понятиям! — добавил он при этом.
Разведчики доложили, что всех убитых, старательно обобрав, сволокли в крепостной ров и засыпали сверху какой-то похожей на творог белой дрянью, от которой в горле першит и глаза слезятся.
— Рыцарству пришел конец, господа! — объявил король. — О каких правилах битвы может идти речь, если горстка трусов при помощи неведомой огневой силы способна уничтожить сотню храбрецов?! Ведь они даже не попытались преследовать наше беспомощное в тот миг воинство!
Раскаленный железный град пощадил Пистона Девятого, а вот у виконта дю Шнобелле чугунный осколок срезал самый кончик — хоть и не настолько, чтобы в короле нельзя было признать потомка прославленной династии.
— Нужно возвращаться, ваше величество! — сказал мессир Гофре. — Возвращаться, покуда мы не потеряли Бонжурию.
— Немчурийские герцоги, в нарушение клятвы, собирают силы, — добавил горбун Ироня. — Скоро начнутся дожди, и мы застрянем здесь — боюсь, что навсегда.
— И ведь знали же мы, к чему склонно бывает сердце красавицы, — сокрушенно сказал король. — Ах коварная Алатиэль! Кто бы мог подумать!
— Вы не правы, государь, — сказал Стремглав. Это были его первые слова с тех пор, как он оказался среди друзей. — Она пыталась предупредить нас о ловушке, только мы не поняли. Я не понял. Ведь у эльфов цвет измены — ярко-алый…
— Вы что, все еще верите в эту болтовню насчет принцессы? — изумился мессир Гофре. — В Чизбурге множество смазливых молодцев, и любой мог одним движением руки, подкручивающей ус, растопить ее неверное сердце…
Стремглав поднялся с лавки.
— Только ваши седины, мессир… — начал он.
Пистон Девятый поднял руку.
— Оставим пока причину нашего поражения, — сказал он. — В любом случае нас ожидал бы за воротами точно такой же горячий прием. И не вините себя, капитан, — наша хитрость готовилась без вас. Только перехитрили мы самих себя. Мы — я разумею только себя и бедного виконта дю Шнобелле. Что ж — попытаемся хотя бы сохранить за собой Бонжурию. Будем жить тихо и незаметно, как живет ваша родная земля, капитан. А потом, возможно, дети наши завершат дело отцов…
— Ваше величество, ничего они не завершат! — воскликнул Ироня. — Ведь страшное оружие Примордиаля остается при нем! Более
— Вы предлагаете предпринять еще один штурм? — осклабился мессир Гофре. — Не сомневаюсь, милейший Йорн, что ваши бывшие хозяева в рогатые шлемах именно так и поступили бы. То-то ярлы Севера так до сих пор и не удосужились создать единую державу. Мое мнение: нужно отправляться домой сегодня же. Соберем всех бонжурских магов, свезем в один каземат и предложим под страхом смерти создать подобное оружие. Вы не поверите, господа, каким источником вдохновения служит для высоких умов обыкновенный застенок!
Тут на совете установилась такая печальная тишина, что стало слышно, как кружатся над нетронутой едой мухи да шмыгает носом на печи маленькая дурочка с лицом старушки.
— Дайте мне три дня, ваше величество, — сказал наконец капитан Ларусс. — И вы увидите, что хоронить рыцарство еще рано. Я положу Чизбург к вашим ногам — или погибну с честью.
— Как же вы намерены это сделать? — спросил король.
— Еще не знаю, — честно сказал сын шорника. — Но я пойду туда и сделаю все, что нужно.
— А каким образом вы проникнете за городские ворота, капитан? — вмешался мессир Гофре. — Переоденетесь угольщиком или булочником? Даже дети узнают в вас воина. Более того — уж лицо-то капитана Ларусса врагам знакомо, вы его никуда не спрячете!
— Спрячу, — сказал Стремглав. — Тот, кто приходит наниматься в палачи, загодя скрывает свое лицо под маской. А эта должность в Чизбурге нынче, с моей помощью, свободна, и сильно сомневаюсь, чтобы на нее нашлось много охотников даже среди тамошней сволочи.
Снова вернулась тишина. Пистон Девятый раздумывал, то и дело теребя пострадавший родовой признак.
— Даст ли враг нам эти три дня? — сказал король. — Скоро нас начнут разыскивать по лесам…
— Все равно вы раньше не соберете всех уцелевших.
— Так-то оно так, — вздохнул бонжурский владыка. — Но вдруг от вас сразу потребуют исполнить свой палаческий долг, и под вашим топором окажется шея вчерашнего соратника? Да и считаться рыцарем после этого вы не сможете…
— Простите, государь, — сказал Ироня. — Разве истинный рыцарь не должен пожертвовать тем, что для него дороже всего на свете, ради спасения нашего дела?
— Нам навязали новые правила, — печально молвил король, — и мы вынуждены играть по этим правилам… Ступайте, капитан Ларусс, и совершите все, что в ваших силах. Я верю в ваш успех, потому что сейчас верить больше не во что. Не тревожьтесь о рыцарском звании — оно сохранится за вами в любом случае. А если же, вопреки здравому смыслу и всем законам военного искусства, мы победим, я обязуюсь перед всеми дать вам столько солдат для вашего столь же безумного плана воцариться в Посконии, сколько понадобится. Господа, давайте проводим нашего героя.