Белый хрен в конопляном поле
Шрифт:
Тихон не отзывался.
— Пусть парень поспит, — раздался знакомый недавним зрителям голос. — Может, на допросах ему и вовсе не дадут спать… А он что, ваш знакомый, сэр… э-э?
— Граф Пихто, — сказал граф. — Скорее, земляк…
— Позвольте представиться — Бенджамен Баррахлоу, бывший боцман корабля ее величества «Вирджиния слим». Поверьте, ваша светлость, я-то знаю толк в тюремных порядках. Если уж это проклятое бонжурское правосудие вцепится в человека, то не выпустит из своих когтей. Нет, милорд, не выпустит. Тем более такое серьезное дело. Честно говоря, я бы тоже отдал этого парня с кинжалом под суд, но не за покушение на никчемную жизнь здешнего королишки,
— Однако для простого боцмана вы большой театрал, — сказал граф Пихто.
— Я патриот, сэр! И для меня свято все стрижанское!
— Что же вы делаете вдали от родины? Сбились с курса?
— Вы шутник, ваша светлость. Каюсь, старушка «Вирджиния» не всегда ходила под королевским флагом — точнее, ходила только в первые годы. Проклятье, я опять ударился о потолок — факнутые лягушатники навряд ли принесут нам свечку. Сколько же нас в этой камере?
— Десятка два, пожалуй… В основном ребятня… Так вы, как я понял, любезный боцман, скрываетесь от стрижанского правосудия?
— От стрижанского в том числе. Хотя перед родиной я чист — мы грабили только неспанские суда.
— Но на королевском корабле, — уточнил граф.
— Не на плоту же было нам ходить! — сказал боцман. — Мы принесли Стрижании больше пользы, чем все адмиралтейство. Мы пустили на дно «Хулио Иглесиаса» — вы представляете?! Мы сожгли «Ла Марадону»! Мы разорили Пуэрто-Борхес и Пуэрто-Кортасар! Этому надутому индюку, адмиралу Бульбультону, и не снились такие победы! И за все хорошее старику Бену Баррахлоу вместо пенсии и тихого домика в деревне теперь полагается петля во дворе Факсфордской тюрьмы! Вот говорят: нет пророка в своем отечестве, а я вам больше скажу, милорд, — нет и героя в своем отечестве!
— Брюки драные, — посочувствовал граф Пихто.
— Золотые ваши слова, сэр! А здесь у меня в филиале банка Кувырканти есть небольшие сбережения… Совсем небольшие, но и ими готов я поделиться со здешним комендантом…
— Вряд ли получится, — вздохнул граф. — Если бы дело было уголовное…
— Вот в чем и беда. Теперь из нас начнут лепить эльфийских шпионов. Надписи на моей старой деревяшке сочтут эльфийскими рунами. Как будто хоть один нормальный человек видел живого эльфа! Я бывал и на Берегу Черной Кости, и в Чекуланде, и в Камерале. Нигде нет никаких эльфов! Вот говорят, моряки врут; согласен, милорд, есть маленько, а только даже самый брехливый юнга не станет вам заливать насчет эльфов, потому что знает, что сейчас же получит по голове бутылкой, хотя бы она — я разумею, конечно, бутылку, сэр, — была еще полнешенька. Эльфы остались только в комедиях мистера Твистлэнса — и больше нигде…
— В свое время я знал девушку, выдававшую себя за эльфийскую принцессу, — сказал граф Пихто.
— Выдававшую-то и я видел, — сказал боцман. — Даже на руках носил. Вот сказать, чтоб знаком был, не скажу. И даже вспоминать страшновато. Страшней любого абордажа. Страшней петли в тюремном дворе. Как увижу перед собой эту голову… К таким делам даже случайно прикасаться не стоит. Я когда услышал от здешних моряков, что Чизбургская крепость воздвиглась на прежнем месте… Короче, я с великим трудом взял власть над своим телом, милорд.
— А при чем тут Чизбург? Я стоял на его дымящихся развалинах со своими товарищами, мы пили скверное тамошнее вино за здравие уцелевших и за упокой павших…
— Так вы солдат, милорд, а не придворный шаркун? Это хорошо, умелый солдат да старый моряк — это уже сила. Мы непременно что-нибудь придумаем…
— Я даже знаком с данным джентльменом, поскольку проживаю в этой самой восточной дыре, — сказал граф Пихто. — Действительно, свинья редкостная. Даже для стрижанца.
— Простите, сэр. Простите, ваша светлость. Я не хотел оскорбить ни вас, ни ваше отечество. Вы уели меня, милорд, вы поставили старика Баррахлоу на место. Теперь я вижу, что вы настоящий командир.
— В таком случае, боцман, продолжайте ваш рассказ о Чизбурге и его ужасах. И не отвлекайтесь ни на что иное.
— Слушаюсь, сэр. Так вот, началось все это с того, что я списался в Чизбургской бухте с «Партагаса». Мы привезли в Чизбург уголь и еще какую-то дрянь. Возить по морю уголь — представьте себе! Паруса стали серыми от угольной пыли, а парусам, милорд, должно быть белыми… Ну, в особых случаях — черными. Словом, надоели они мне. Кормежка — дрянь, жалованье — гроши… Думаю, посижу-ка я здесь и подожду порядочного корабля. Крепость неприступна, море чистое — бонжурского флота и близко не видно, боялись они нас, да и сейчас побаиваются.
Сижу. Жду. На горизонте ни паруса. Деньги кончаются, осаде и конца нет. Потом этот знаменитый приступ был, когда все гремело… Врать не стану, не видел, проспал в одном веселом доме. Чизбургцы празднуют победу, там поднесут стаканчик, там кружечку… Но это же не дело! Надо найти хоть какой-нибудь заработок! А в Чизбурге с этим туго. Там тогда этот колдун был главным, Примордиаль пресловутый. Он много чего придумал, чтобы людям труд облегчить, оттого и безработица там была. Облегчил, называется… Поверите ли, милорд, я даже отхожие места соглашался чистить — не надо, говорят, они у нас сами водой омываются. Комендант этот еще отвратительный, Кренотен, ко мне присматриваться начал — не стрижанский ли я шпион. Всюду одно и то же.
И я, милорд, дошел до крайней степени падения: согласился стать помощником палача… Может, вам неинтересно, ваша светлость?
— Продолжай, — приказал граф Пихто. — Сейчас как раз самое интересное и начинается…
— Палач у них погиб со всей свитой во время вылазки — они убитых бонжурцев ходили обдирать. Но, на мое счастье, пришел доброволец — под маской, как положено. А то бы мне самому пришлось меч в руки брать — вот до какой крайности дошел!
Я с этим палачом попробовал разговориться, только он оказался неразговорчивый — подай, принеси, наточи, помалкивай.
Я на море смотрю, жду паруса — может, думаю, и пронесет, не успею опробовать новое ремесло.
Не пронесло. Назначили казнь. Ну, мы, то есть мастер с командой, не знаем — кого будут казнить, за что, да и не положено нам этого знать.
Казнь была какая-то… ну, скромная, что ли. Народу не нагнали, так, кое-кто толпится. Ждем, когда приведут казнимого. Комендант тут же стоит. И выводят девушку в ярко-алом платье. Будто ее не из каземата вытащили, а сама она вышла с бала на свежий воздух — отдышаться. Улыбается, словно невеста, и такая у ней ясная улыбка была, что я после того целый год на портовых шлюх даже не глядел, видеть не мог ихних физиономий.