Белый, как снег
Шрифт:
Они торопились – и при этом им принадлежало все время на земле. По совместному негласному договору они знали, как долго это должно длиться. Хотя они претендовали на чужое друг в друге, они умели также и сохранять свое. Они были в состоянии оставить часть своего опыта на следующий раз. И еще на следующий. Они словно пустились в экспедицию без карты и компаса, и никто не хотел, чтобы цель этой экспедиции была достигнута слишком быстро. Всему свое время.
Когда они лежали рядом на Белоснежкином матрасе и пытались отдышаться, Белоснежка подумала, что их путешествие только началось. И, по ее мнению, это замечательно,
Лишь спустя долгое время ей стало казаться, что она жутко ошиблась. Что путешествие ее и Огонька оборвалось посередине. А тогда Белоснежка думала о том, что им надо еще так много показать друг другу, научить друг друга, попробовать вместе…
9
Белоснежка открыла глаза, подняла руку и посмотрела. Серебряная брошь, на которой был изображен прекрасный дракон, свернувшийся клубком.
– Это тебе. У каждого должен быть свой собственный дракон, – тихо сказал Огонек.
Конечно же, Белоснежка все знала. С самого начала. С самой первой встречи, когда ее взгляд надолго приковался к небесно-голубым глазам Огонька. После она не могла назвать ни одной детали, ни одной черты в нем, по которой могла узнать это. По дуге подбородка? По плечам, которые, несмотря на мышцы, не казались широкими? По голосу, глубокому и приятному, но не слишком низкому? По пальцам, красивым и узким? По походке, в которой было что-то слишком расслабленное, мальчишеское?
Причина крылась не в чем-то конкретном. На первый взгляд Огонек определенно был еще абсолютным мальчишкой. Но все же не полностью. Уже нет. Или еще нет. Физическая оболочка пока не обрела единства с внутренним содержанием – Белоснежка сразу это поняла, – но это и не важно. Ей было с первого взгляда ясно, что Огонек не мальчик. И в то же время не промежуточное звено, а целостная личность.
Поэтому казалось таким странным, что Огонек с трудом, заикаясь, рассказывает об этом. Белоснежке хотелось, чтобы он замолчал, потому что о таком не рассказывают. Для нее такие слова, как «транссексуальность», «изменение пола» или «процесс», кажутся чужими. И не потому, что они пугают, приводят в ужас – не в этом причина. А потому, что они идут откуда-то извне, из чуждых установок, из желания определять категории, ставить диагнозы, размечать границы, раскладывать по пронумерованным ячейкам.
Для Белоснежки Огонек – это Огонек. И вместе с тем – Лаура, семилетняя девчонка, которая улыбается раскованной улыбкой с фотографии, найденной Белоснежкой на даче родителей Огонька, когда влюбленные скрылись там вдвоем на целую неделю.
Огонек рассердился, когда увидел фотографию:
– Ты можешь убрать ее? Мне неприятно смотреть, как мне насильно заплетали косички, хотя я ненавидел их и хотел короткую стрижку.
– Ты тут такой милый…
– И естественный, как какой-то пудель, которому завязали бантик… Унизительно.
Белоснежка убрала фотографию. Но она осталась в ее памяти, поэтому Огонек был для нее Лаурой с той фотографии, с косичками, широко улыбающейся.
В то же время он был Лаури – новое официальное мужское имя после процесса. Для Белоснежки эти три личности умещались
– С детства понял, что во мне что-то не так. Что у меня неправильное имя и неправильная одежда и что выгляжу я тоже неправильно. Веду себя неправильно. Что люди смотрят на меня и предполагают что-то, а я не такой, как они предполагают.
– Тебе не следует обращать внимание на других.
– Да уж… Оказывается, в этом мире есть и другие люди. И с ними надо иногда уживаться. Работать. Общаться. Жить, в общем. И не у всех взгляды совпадают с твоими. Мне казалось, что уж ты-то это знаешь. Кто же еще…
Огонек смотрел мимо Белоснежки. Она видела, как дрожит его подбородок, как он сжимает зубы. Похоже, неуместно будет рассказывать ему о насилии, которому она подвергалась в школе. Кроме того, в данном случае нельзя говорить о наличии или отсутствии у мучителей терпимости и интеллекта. Или о том, что все, что бы ни сказала или ни сделала Белоснежка, было, по мнению издевавшихся, неверным. Она была выбрана их жертвой по жестокой случайности. Насилие – это просто насилие, просто желание причинять боль, разрушать чужое сознание.
Обмен репликами перерос в дискуссию, а дискуссия – в ссору. И все по обычной схеме. По мнению Огонька, Белоснежка не понимает или слишком холодно и пренебрежительно относится к нему. Она каждый раз обещала исправиться, что бы ни случилось, но Огоньку казалось, что она никогда не сможет понять эту муку, боль, пустоту, которые он испытывает.
– Для тебя твое тело всегда было именно твоим. Тебе не надо было думать об этом, – утверждал Огонек.
Белоснежка отвечала, что это возможно, но не понимала, почему это мешает ей быть рядом с Огоньком.
– Я, видимо, стал совсем хреновым собеседником после процесса. И, честно говоря, не знаю, смогу ли еще терпеть себя. Но точно знаю, что больше не могу быть ответственным за счастье и благополучие другого. Лучше мне быть в одиночестве. Зря я тебя раздражаю.
Белоснежкины контраргументы не помогали. Он так решил. Он уже это понял. Он сделал свой выбор – и не в пользу Белоснежки…
Она перевернулась на живот в кровати отеля и ударила по подушке, уже давно потерявшей форму и пышность. Черные мысли вновь прокрались в ее голову, выбравшись из темных уголков сознания, куда, как казалось Белоснежке, она окончательно и бесповоротно их загнала.
Где же сейчас Огонек? С кем? Появилась ли у него новая девушка, которая может нагишом лежать на дачной пристани, защищенной от взгляда соседей? К которой он подкрадется и легко опустит на живот одновременно мягкую и грубую руку, и будет смотреть, как девушка сначала улыбается, закрыв глаза, затем потихоньку кусает нижнюю губу и дышит быстрее. Хотя он не делает ничего, только держит руку на одном месте, на гладкой коже живота…
Может ли кто-то другой рассмешить Огонька? После того как она зажигала огонь в его глазах цвета синего льда, пламя цвета радости… Белоснежке сложно смириться с этой мыслью. Невозможно смириться с нею. Она разрывает ее изнутри, и во рту становится горько. Белоснежка понимает, что ее чувства безумны, но ничего не может с ними поделать.