Белый ночи. Гражданские песни
Шрифт:
НАД МОГИЛОЙ К. Д. КАВЕЛИНА
(7 мая 1885 г.)
Еще один светоч погас
Средь сумерек скорбного мира…
Увы! Как огни после пира,
Мудрейшие, лучшие, гаснут меж нас,
И ночь все темнеет над родиной бедной.
Да, пир миновал, пир восторженных слов,
Великих надежд, бескорыстных трудов,
Как сон миновал — и бесследно;
Напрасно горел ослепительный свет,
Бесплодно мы рвались куда-то;
Как прежде,
Россия могилами только богата!
И тот, кто устал наболевшей душой
Скорбеть о невзгодах отчизны,
Отраду ищи не в столице большой,
Не в сонном иль суетном омуте жизни!
Сюда приходи! Здесь душой отдыхай!
Есть время, когда утешают могилы:
Ужели бессилен тот край,
Где выросли эти могучие силы?
Верь мертвым! Верь тем, кто, надеждой горя,
Средь нас возвышался вершиной блестящей,
И к смутной толпе, у подошвы стоящей,
Взывал с возвышенья: «заря!»
Быть может, от нас не навек отлетели
Былые надежды, былая весна:
В могиле того, над кем плачет страна,
Грядущее спит, как дитя в колыбели…
НАД МОГИЛОЙ В. ГАРШИНА
Ты грустно прожил жизнь. Больная совесть века
Тебя отметила глашатаем своим;
В дни злобы ты любил людей и человека
И жаждал веровать, безверием томим.
Но слишком был глубок родник твоей печали:
Ты изнемог душой, правдивейший из нас, —
И струны порвались, рыданья отзвучали…
В безвременье ты жил, безвременно угас!
Я ничего не знал прекрасней и печальней
Лучистых глаз твоих и бледного чела,
Как будто для тебя земная жизнь была
Тоской по родине недостижимо-дальней.
И творчество твое, и красота лица
В одну гармонию слились с твоей судьбою,
И жребий твой похож, до страшного конца,
На грустный вымысел, разсказанный тобою.
И ты ушел от нас, как тот певец больной,
У славы отнятый могилы дуновеньем;
Как буря, смерть прошла над нашим поколеньем,
Вершины все скосив завистливой рукой.
Чья совесть глубже всех за нашу ложь болела,
Те дольше не могли меж нами жизнь влачить,
А мы живем во тьме, и тьма нас одолела…
Без вас нам тяжело, без вас нам стыдно жить!
РУБИНШТЕЙНУ
Когда перед столичною толпою
Выходишь ты, как лев, уверенной стопою,
И твой небудничный, величья полный вид
Приветствует она восторга громким гулом,
Мне кажется: опять Давид
Играть явился пред Саулом.
Явился в этот век безумный
Чтоб в гордые умы пролить забвенья чары,
Чтоб усыпить вражду, чтоб разогнать кошмары,
Чтоб озарить сердца надеждой неземной.
И вот ты сел играть, вот клавиши проснулись.
И полились, журча, хрустальные ключи.
От мощных рук твоих горячие лучи
Ко всем сердцам незримо протянулись,
И растопили в них забот упорный лед.
Средь моря бурного столицы мутнопенной
Ты остров голубой, как Бог, создал мгновенно.
Ты крылья дал мечтам — и молодость вперед
На этих крыльях полетела,
Вперед, в страну надежд, где силам нет преград,
Измены нет в любви и счастью нет предела,
А старость грустная умчалася назад,
В заглохший край воспоминаний,
Невинных слез и трепетных признаний.
И высоко над бездной суеты,
Прильнув к твоей душе, взнеслась душа поэта,
Туда, перед лицо бессмертной красоты,
В эдем негаснущего света.
Ты в мертвые сердца огонь любви вдохнул,
Ты воскресил все то, что правда умерщвляет,
И молится толпа, и плачет, как Саул,
И гений твой благославляет.
ПЕВИЦЕ
Ты пела песню о весне,
И мы, счастливые, молчали…
Нас в лучший мир, как бы во сне,
Те звуки светлые умчали.
И в этом мире все кругом
Цвело, сияло и любило.
Твое лицо там солнцем было,
Твой голос нежный — соловьем.
НА КЛАДБИЩЕ
Я только что вернулся с похорон
Безвременно усопшего поэта.
Он завещал друзьям свой кроткий образ,
Отчизне — песни, всем — свою печаль.
За гробом шла немалая толпа
Поклонников, друзей и любопытных.
Был мутный и холодный зимний полдень.
Глубокий снег кладбище покрывал,
Дремали мирно голые березы.
И шествие, вступивши за ограду,
Казалось, вдруг исчезло меж крестов.
Но вот кругом зияющей могилы
Сплотились все опять, держа венки.
С протяжным, грустным пеньем белый гроб
Спустили в ночь могильную — и речи
Обычные чредою потекли.
Какой-то журналист над свежим прахом
С врагом давнишним счеты свел. Другой
Покойника хвалил, не забывая
Хвалить себя. Неведомый поэт
Прочел стихи, где посулил бессмертье
Умершему. Стихи казались гладки
И счастие доставили творцу
На целый день, быть может, на неделю.
Уж речи все окончились. Вдруг кто-то