Белый орел, Красная звезда

Дэвис Норман

Различие между британской и французской политикой в Восточной Европе никогда не была большим, чем осенью 1920 года. С августа по ноябрь французское одностороннее признание Врангеля правителем России де-факто рассматривалось в Лондоне как подрыв доверия и грубое нарушение соглашения от 16 января. Этот шаг являлся явным возвратом к прежней интервенционистской политике и полностью шел вразрез с предложенной Ллойд Джорджем политикой торговли с Россией. Первая попытка преодолеть раскол в отношениях была предпринята в октябре. Британия и Франция обе были недовольны Пилсудским, первая из-за его притязаний на Вильно, вторая из-за разногласий относительно Врангеля. 5 октября Керзон предложил “совместные действия против крайне милитаристской партии в Польше”; 10 октября, когда путч Желиговского в Вильно стал уже свершившимся фактом, Керзон предложил ухудшение дипломатических отношений с Польшей.^[310] Его намерения не увенчались успехом из-за “фиктивности” мятежа. Когда посол Панафье заявил протест от имени Союзных держав, Пилсудский сказал ему, что “он скорее предпочтет отказаться от всех своих постов… и поселиться в Вильно в качестве частного лица, чем предать своих солдат и соотечественников”.^[311]

Польское же правительство официально дистанцировалось от действий Желиговского и не приняло на себя ответственности за них. Предложения Керзона не дали никакого результата, за исключением подтверждения со стороны его визави, г-на Лейга, необходимости согласованности дальнейших действий между британской и французской дипломатическими службами в Варшаве.^[312] Согласованность действий была нарушена кризисом в Верхней Силезии, где французские офицеры из Межсоюзнической комиссии оказались втянутыми в сговор с польскими повстанцами, в то время как британские офицеры договаривались с немцами. В сентябре Керзон пригрозил отозвать весь британский персонал из Межсоюзнической комиссии, если ее председатель, французский генерал Ле Рон не будет отозван.^[313] Ле Рон сохранил свой пост. В октябре британское посольство в Варшаве заявило, что генерал Ниссель посоветовал полякам перебросить дивизии с советского фронта в Верхнюю Силезию.^[314] В декабре британский представитель в Верхней Силезии, полковник Персиваль потребовал высылки лидера силезских поляков Войцеха Корфанты.^[315] Французы отказались. Британское правительство делало большую ставку на идею, что процветание Европы зависит от экономической целостности Германии. Французы были с этим не согласны. Ллойд Джордж не хотел отдавать Верхнюю Силезию Польше без плебисцита. Плебисцит был проведен лишь в марте 1921-го; Верховный Совет Антанты занялся обсуждением его результатов только в августе; раздел Верхней Силезии завершился только 12 октября 1921 года. Таким образом, разногласия между Британией и Францией по польскому вопросу продолжались более года.

Реальное состояние отношений между Польшей и Антантой во время польско-советской войны по-прежнему неправильно оценивается историками, придерживающимися логического анализа. Например, логично предположить, что французское правительство с его широкими интересами на континенте и выраженной антипатией к большевизму будет превалировать над британским правительством в определении политики союзников в отношении Польши. Логично предположить, что Антанта будет поддерживать Польшу в войне против России. Нужно согласиться, что если бы Варшава действительно пала, эти логические построения действительно сбылись бы. Но в реальности этого не случилось. Независимо от позднейших событий, в 1919-20 годах личный авторитет Ллойд Джорджа, череда слабых министров в Париже, упорное своеволие Пилсудского, разнообразные споры относительно Вильно, Врангеля, Верхней Силезии лишили Францию надлежащего положения в Варшаве, а Польшу - помощи, на которую она обоснованно могла рассчитывать. Все это с большим сожалением понимал князь Сапега.^[316] Несмотря на стойкое мнение, Антанта не играла роли защитника Польши; Антанта не поддержала Польшу ни политически, ни морально, ни, по большому счету, материально. В течение периода войны до июля 1920 года это была политика даже не нейтралитета, а официальной незаинтересованности; размер французской военной помощи соизмерялся лишь с оборонительными нуждами Польши. После июля же Антанта проявляла постоянное и последовательное осуждение Пилсудского, польского правительства и польских устремлений, вплоть до обсуждения вопроса об отстранении первого, лишении поддержки второго и разрушении третьих. Французская военная помощь сократилась в восемь раз по сравнению с ее первоначальным, оборонительным уровнем. Однако “младший”, “слабейший” и “зависимый” партнер Антанты сумел победить в войне и договориться о мире самостоятельно. С этого момента, в начале 1921 года, французское правительство начинает поддерживать Польшу; к концу 1921 года к нему подключилось и британское правительство. Остается лишь сделать вывод, что временами в мире рвется его связующая нить.

Лучшее отражение ненормального положения Польши в отношениях с Антантой можно найти в речи Падеревского на учредительной ассамблее Лиги Наций 4 декабря 1920 года. Лига была основана союзными державами-победительницами, и они доминировали в ее деятельности. Враждебность к большевизму на этом этапе была объединяющим чувством для всех ее членов. В декабре польско-советская война шла к концу; “красная угроза” была отброшена; интересы Антанты были соблюдены. Однако повестка дня Лиги была переполнена жалобами на Польшу - против ее вторжения на Украину, занятие Вильно, ее мнимыми правонарушениями в Силезии. В этой атмосфере всеобщего осуждения Падеревский попросил слова:

La Pologne remplira sa mission jusqu'au bout et fera son devoir, tout son devoir. Elle d'efendra son ind'ependence. Elle n'acceptera jamais des conditions incompatibles avec son honneur. En agissant autrement, elle serait indigne de la Soci'et'e des Nations.^[317]

Его речь противоречила основному принципу Лиги Наций - мирного разрешения споров под эгидой Антанты. Однако, она была встречена громкими аплодисментами.

* * *

“Военное истощение”, несомненно, было фактором, способствующим прекращению военных действий, а также играло роль в ходе мирных переговоров, как только вставал вопрос о возможном возобновлении вооруженного конфликта. Нужда, социальные проблемы, экономический хаос и политическое недовольство достигли наивысшего уровня, как в Польше, так и в России.

Военную усталость польско-советской войны, однако, невозможно отделить от последствий пяти лет предшествующих Мировой и Гражданской войн. Когда началась польско-советская война, поляки и русские еще оплакивали свои “потерянные поколения”, еще

выкарабкивались из-под обломков погибших империй, еще жили среди нужды и анархии. Невозможно оценить последствия Войны для существующего порядка, когда этот порядок уже разрушен. В экономической сфере в 1919-20 годах прогресса почти не было. Военная промышленность еле существовала. Польша в 1920 году была не способна произвести ничего сложнее ручных гранат; Советская Россия не могла даже удовлетворить потребность собственной армии в винтовках. Финансовая система практически не существовала. В обеих странах по-прежнему находились в обращении царские рубли, не говоря уже об австрийских марках, керенках, золотых кольцах и сахаре. Развитие государственной машины шло, но благодаря не войне, а административному вакууму. Примеры государственных проектов, вытекающих непосредственно из военных нужд, крайне немногочисленны. Строительство железной дороги от Гдыни до Хеля в Померании, чтобы обойти Данциг, и строительство порта в Гдыне, проект, задуманный генералом Соснковским - всего лишь отдельные случаи. Закон об аграрной реформе, одобренный сеймом 15 августа 1920 года, создавался в духе ленинского “Декрета о Земле” 1917 года - отдать крестьянам землю, которую они и так уже забирали; это было скорее честное признание того, что правительство не способно управлять ситуацией, чем пример активной экономической политики. Главным образом, в 1919-20 годах в Польше функционировала экономика выживания, а в России - “военный коммунизм”. Польско-советская война была не более чем сохранением существующей нищеты. Она велась за счет людских нервов, остатков унаследованных запасов, помощи из-за границы и излишков оружия. Последствия от ее окончания гораздо легче оценить, чем последствия самой войны.

Нищенские условия жизни в Польше смягчались верой, что “победа” принесет облегчение. Однако условия вовсе не улучшились мгновенно, а со временем стали даже ухудшаться. Зима 1920-21 года была действительно тяжелой. Демобилизация началась в январе 1921-го. Общие людские потери достигали четверти миллиона, из них сорок восемь тысяч убитыми. Материальные потери оценивались в десять миллиардов золотых франков. Солдаты возвращались к семьям, которые они не в состоянии были содержать. На селе нарезка и раздача земель протекала черепашьими темпами; землевладельцы блюли свои интересы; крестьяне в восточных провинциях беспомощно наблюдали, как возрождается ancien r'egime. В городах невозможно было найти работу. Производство не удавалось восстановить. Не было угля, пока шла подготовка плебисцита в Силезии; не было частных инвестиций; банки не давали кредитов. Инфляция была бешеная. Курс польской марки к американскому доллару поднялся с 9-ти 31 декабря 1918 года до 110 в 1919-м, 590 в 1920-м и 2922 в 1921-м. Цены росли. Покупательная способность варшавского рабочего-металурга в 1921-м составляла четверть от уровня 1914 года. Начались политические распри. Коалиционное правительство начало распадаться. Грабский подал в отставку в ноябре 1920-го, Дашиньский - в декабре. Вспыхнули забастовки. В феврале 1921-го остановили работу железнодорожники; в марте - сельскохозяйственные рабочие; в апреле - шахтеры-угольщики. В марте 1921-го Польша была парализована всеобщей забастовкой, милитаризацией железных дорог, чрезвычайным положением и соперничающими демонстрациями по поводу готовящейся конституции. В определенном смысле, эти манифестации были роскошью, которую можно было себе позволить благодаря миру. Благодаря американской помощи и неплохому урожаю, никто не голодал, никто не сомневался, что первый послевоенный урожай будет еще лучше; никто всерьез не предполагал, что Республике конец. Послевоенное разочарование достигло своего пика только в 1923 году.

* * *

В Советской России ситуация была куда тяжелее. Хотя известия о поражении Красной Армии на Западном фронте компенсировались новостями о победе над Врангелем в Крыму, положение в западных регионах давало повод для тревоги. Эмоциональный накал от ощущения грозящей катастрофы зимой 1920-21 года казался все сильнее, оттого что следовал после относительно спокойного лета. Будённый вспоминает, что его бойцы к концу августа начали терять дух. “Снова плохие вести из дома, - жаловался один красноармеец, - Мы вот бьемся за советскую власть в Галиции…, а в Стране Советов наши старики, жены и дети борются с голодом”.^[318] В то время как Тухачевский все еще наступал на Варшаву, протокол собрания губкома партии в Смоленске отражает “серьезное ухудшение со снабжением”:

Плохое состояние мельниц и недостаточные поставки хлеба. Необходимо заставить население чинить мельницы

Крестьяне не мелют все свое зерно. Необходимо усилить работу продотрядов.

Не хватает мешков. Мобилизовать женщин для их шитья.

Не хватает мешковины. Необходимо усилить работу соответствующих фабрик.

Не хватает ответственных партработников для ведения работы по снабжению в городах

Плохое состояние дорог и мостов. Необходимо поднять население для проведения дорожных работ.

Отсутствует взаимодействие между органами снабжения и другими представителями советской власти.

Товарищ Перно указал на необходимость запасти больше картофеля, поскольку зерна с прошлого года уже не осталось.

Товарищ Владимиров сообщил, что один лишь Смоленский гарнизон потребляет 1382 тонны муки в месяц, однако уже сейчас на складах ничего нет.

Обмундирование. Хотя есть достаточно материала, чтобы пошить 50-60.000 комплектов солдатской одежды в месяц, необходимо продлить рабочий день на швейных фабриках с восьми до десяти часов…

Постановили: отремонтировать мельницы, привести в порядок дороги и мосты, найти горючее, создать картофельные бригады, отдавать преимущество снабжению армии, направить работников на снабжение, усилить пропаганду”.^[319]

Стоит задуматься, к чему приводили подобные резолюции, если “необходимо” было принуждать население к исполнению каждого пункта. Западный фронт испытывал явные трудности с питанием для своих бойцов даже на пике своего успеха, когда у красноармейцев было преимущество. Во время отступления условия должны были быть существенно хуже.