Белый орел, Красная звезда
Шрифт:
Глава шестая. Решающая кампания
Варшавским сражением польско-советская война не закончилась. Оно не стало Ватерлоо или Седаном, которые одним махом низвергали империю или вели к немедленному миру. Польша по-прежнему находилась в большой опасности, вдали от союзников и в состоянии войны с огромным соседом. Советская Россия не была побеждена, и эта битва подействовала на большевистское руководство, словно жало, побуждая их к мобилизации их безмерно превосходящих ресурсов для второй попытки. Как записал Ллойд Джордж 22 августа, “Если Россия захочет уничтожить Польшу, она сможет сделать это в любой момент”.[280] Россия могла себе позволить проиграть сражение, Польша же не могла проиграть кампанию. В дальнем плане, использование результатов этой победы было важнее самой победы.
Новая схватка уже разгоралась на юге. В течение пяти дней после своего ухода от Львова Конармия бесцельно двигалась в верховьях Буга, ее цели менялись день ото дня в зависимости от переменчивых планов ее неблизкого руководства. Но 25 августа она начала двигаться более целенаправленно. В конце месяца это привело к боевым
Хотя общая ситуация до Замостья достаточно ясна, значение отдельных ее компонентов определить трудно. Польские историки часто рассматривают атаку уланских полков под Комаровом 31 августа как окончательное сражение той войны. Не так давно ее назвали даже “величайшим кавалерийским сражением со времен 1813 года и единственным таким в двадцатом столетии”.[281] В своих подробных воспоминаниях Будённый не упоминает это событие вообще. В стандартном сообщении полковника Пшибыльского без всяких подробностей отмечается лишь что “L'Armee de Cheval, demoralisee, n'accepta pas le combat et se retira” (Конармия деморализована, не принимает бой и отступает).[282]
Польские военные приготовления были скорыми и действенными. Генерал Сикорский прибыл на место для принятия командования. В то время как Конармия двигалась двумя колоннами с юго-востока, он постепенно охватывал ее с обеих сторон, на севере отдельными частями восстановленной 3-й армии - 7-й пехотной дивизией на Буге, 2-й Легионерской дивизией у Хрубешува, 6-й (Украинской) дивизией и Кубанской кавалерийской бригадой, а на юге группой генерала Станислава Халлера - 13-й пехотной дивизией и 1-й кавалерийской дивизией переведенной из состава 6-й армии. В самом Замостье оборону держали три местных батальона, спешно усиленных 10-й пехотной дивизией из Красныстава. Сикорский все больше приближался к Будённому. С каждым днем кольцо становилось все меньше и туже. Когда 30 августа Конармия подошла к укреплениям у Замостья, Халлер смог ее заблокировать, вначале вдоль южного фланга, заняв Комаров и Тышовце, затем с тыла, заняв позиции вдоль реки Хучвы. Конармия оказалась запертой в коридоре длиной около 12-15 километров. Ее четыре дивизии расположились как вагоны поезда, прибывшего на конечную станцию; паровоз уперся буферами, хвост застрял на путях, с обеих сторон на платформах враждебная толпа. Единственным выходом было дать задний ход, пока поляки не расцепили вагоны и не уничтожили их по частям (см. карту на рис. 14)
Рис. 14. Рейд на Замостье.
Записки Будённого отражают, насколько опасной стала жизнь в “Замостьевском кольце”. О провел трое суток, с 30 августа по 1 сентября, разъезжая галопом вместе с Ворошиловым вдоль колонн, подбадривая свои дивизии на отражение атак, которые сыпались со всех сторон. 30-го его командный пункт в Старой Антоневке был разгромлен артиллерией Халлера; его сигнальное оборудование, штаб, личные повозки и лошади были уничтожены, к счастью, в его отсутствие. Он перенес свою базу в село Мёнчин, затем в лес за селом. 31 августа 11 дивизия подверглась вылазке из Замостья; 14-я дивизия отбивала многочисленные атаки со стороны Грабовца; 4-я дивизия застряла в бою под Хорышовом. Наиболее опасным было положение 6-й дивизии. Две из ее бригад были отрезаны под Замостьем, остальные оказались в окружении под Комаровом. Они бились целый день. В четыре пополудни они атаковали Кубанскую бригаду в Чесниках[283], затем отступили к высоте 255, откуда были вытеснены артиллерией; в шесть они были ответно атакованы польскими уланскими полками; лишь поздно вечером, с третьей попытки они прорвались через Невиркув, чтобы объединиться с центром кольца. Конармии помог ливший целый день дождь. Видимость была плохая, наступательный запал угас; росла неразбериха. Будённый пишет, как во время боя он наткнулся на группу повозок посреди открытого поля. Некоторые лошади лежали мертвые в упряжи, другие застряли в грязи. Ездоки забились под подводы, прячась от двойного ливня, дождя и пуль. Это были актрисы полевого театра Конармии. “А, наши культурные силы!
– воскликнул Будённый, - Нравится ли вам этот концерт?”[284]
Кавалерийское сражение, случившееся 31 августа, заслуживает большего внимания, чем ему уделил Будённый. Это был бой, которого польское командование ожидало в течение двух месяцев. Хотя он и не был решающим, он стал важным этапом в разгроме грозной Конармии. Это был единственный случай в этой войне, когда главные кавалерийские силы крупными соединениями столкнулись друг с другом в бою. Пожалуй, это было последнее чисто кавалерийское сражение в европейской истории. Польская кавалерийская дивизия полковника Юлиуша Руммеля со своими двумя бригадами не могла сравняться численно с четырьмя дивизиями Будённого. Но она и не должна была бросать вызов всей Конармии; ей было поручено держать один отрезок на южном фланге кольца. Дивизия дважды вступала в бой, утром, а затем вечером, с частями 6-й и 11-й советских дивизий. Ее 7-я бригада ударила в 7.45 утра со своих ночных позиций в Комарове. Бой начался с атаки 2 гусарского полка, числом не более 200 человек, с последовавшим за ним более многочисленным 8-го уланским полком. Прибытие 9-го (Галицийского) уланского полка позволило удерживать линию атаки до поры, когда 6-я бригада у Невиркува очистила поле боя. 6-я дивизия противника смогла оторваться, отступая через болотистую местность. Польские потери были велики, особенно среди офицеров. 9-й уланский полк потерял всех эскадронных командиров; в 6-й бригаде было много раненых, среди прочих лейтенант Коморовский; каждый польский полк понес потери. Вечерний бой случился из-за неожиданного возвращения 6-й советской дивизией из Чесников. Руммель не понимал, что происходит, пока красные не вышли из леса, изготовившись к атаке. Момент был напряженный. Красные кавалеристы кричали и свистели, размахивая саблями в типично казацком стиле. Поляки все еще
Фото 32. Польские уланы
Сикорский не должен был позволить Конармии ускользнуть. Хотя он не располагал ударной силой, сравнимой с кавалерией Будённого, у него было большое преимущество в артиллерии и пехоте. Но он был слишком медлителен и осторожен. Ночью 31 августа он не смог помешать перегруппировке Конармии, не сумел усилить части, обеспечивающие заслон на Хучве, единственном пути отхода Конармии, и не взорвал мосты. Он решил, что перед окончательным разгромом необходимо предпринять ряд предварительных разящих атак, поскольку Конармия все еще превосходила в грубой силе его лучше вооруженные, но менее многочисленные войска. Утром 1 сентября Конармия уже двигалась на восток. У Лотова 2-я бригада Тюленева из 4-й дивизии, проехав по дамбе, окаймляющей болотистую низменность у деревни, прорвалась сквозь польские позиции и понеслась вперед, чтобы захватить мосты через Хучву. Этот маневр с одобрением наблюдал Будённый и, с удивлением Станислав Халлер, с противоположного края долины. Остальная часть Конармии подошла следом. 2 сентября она вошла во Владимир, встретившись с советской 12-й армией. Конармия выстояла и могла сражаться дальше. Бык ускользнул от Сикорского - польский матадор не сумел его завалить. Израненная пиками Халлера, с окровавленными бандерильями в крупе, армия Будённого все же смогла найти проход, ведущий с арены и, хрипя, вырвалась на свободу.
Хотя, благодаря невероятной энергии Будённого, главные силы Конармии уцелели, многие бойцы вынуждены были защищаться сами. Одним из них был Бабель. Ночью 30 августа он спал под открытым небом. В прямой видимости были стены Замостья, окружавшие великолепный ренессансный дворец графов Замойских и обширный еврейский квартал со многими синагогами. Он разговаривал о евреях с местным крестьянином. “Сколько их живет на свете?”, - спросил тот. “Где-то десять миллионов”. “После этой войны их несколько сот тысяч останется”. Бабель, сам еврей, не стал спорить. Тридцать первого он целый день был в бою, вместе со своей дивизией. Потом он был предоставлен сам себе.
“Мы приехали в Ситанец утром. Я был с Волковым, квартирьером штаба. Он нашел для нас свободную хату у края деревни.
– Вина, - сказал я хозяйке, - вина, мяса и хлеба!
– Ниц нема, - ответила она равнодушно.
– И того времени не упомню, когда было...
Я вынул спички из кармана и поджег кучу соломы на полу. Освобожденное пламя заблестело и кинулось ко мне. Старуха легла на огонь грудью и затушила его.
– Что ты делаешь, пан?
– сказала старуха и отступила в ужасе.
Волков обернулся, устремил на хозяйку пустые глаза и снова принялся за письмо.
– Я спалю тебя, старая, - пробормотал я, засыпая, - тебя спалю и твою краденую телку.
– Чекай!
– закричала хозяйка высоким голосом. Она побежала в сени и вернулась с кувшином молока и хлебом.
Мы не успели съесть и половины, как во дворе застучали выстрелы. Волков ушел во двор для того, чтобы узнать, в чем дело.
– Я заседлал твоего коня, - сказал он мне в окошко, - моего прострочили, лучше не надо. Поляки ставят пулеметы в ста шагах.
И вот на двоих у нас осталась одна лошадь. Я сел в седло, Волков пристроился сзади.
– Мы проиграли кампанию, - бормочет Волков и всхрапывает.
– Да, - говорю я”.[286]
Конармия вернулась выдохшейся физически и морально.[287] В 11-й дивизии осталось 1180 человек и 462 лошади от ее первоначальной численности в 3500; в 6-й дивизии осталось четверо из двадцати командиров эскадронов; состояние 4-й и 14-й дивизий было не лучше. Хотя во Владимире они получили в пополнение 400 партийных работников из Москвы и тысячу лошадей, у них по-прежнему не хватало соответствующего обмундирования. Не надеясь на регулярные каналы снабжения, они направили личную просьбу своему “уважаемому другу и товарищу” Григорию Орджоникидзе на Кавказ выслать двадцать тысяч бурок.[288] Командующий 12-й армией Н.Н. Кузьмин прибыл, чтобы обсудить замену войск, выяснил, однако, что в двух его ближайших дивизиях нет винтовок. 13-го сентября Конармия покинула Владимир, взяв с собой столько запасов, сколько смогла. Ее отход сопровождали налеты польской авиации и все более самоуверенной польской кавалерии. Она шла на Житомир, находившийся в 400 километрах, назначенный ей как место для отдыха. Ей приходилось биться днем, а ночью двигаться. В 3 часа утра 18 сентября польская кавалерия ворвалась в Ровно, окружив бригаду Тюленева. Двумя днями позже Будённый разговаривал с Тухачевским по прямому проводу и получил приказ на полный отход Конармии. Только после этого ее сменила 12-я армия. 26 сентября, находясь в Новограде, он получил приказ о переводе на фронт против Врангеля. Но и на этом его неприятности не закончились. Во время марша на Днепр его любимые бойцы учинили серию погромов. Буденный арестовал двух комбригов 6-й дивизии, чьи бойцы принимали в этом участие. Проведена чистка, применены строгие наказания. Конармии не удалось удержать темпа в сорок километров в день, хотя при марше в противоположную сторону она сохраняла его неделями. Галицийская кампания до предела подорвала дисциплину и боевой дух лучшего формирования Красной Армии. Когда боевые товарищи Бабеля окончательно повернулись спиной к Польше, в них проснулись первобытные анархические инстинкты казачьих ватаг, из которых их когда-то набирали.