Белый отель

Томас Джон

Собственно, решать было нечего, но слез тетей Магдой и племянницей было пролито немало. «3абавно было наблюдать за лицом брата, – снова писала Лиза Виктору. – Уверена, что именно на это они и рассчитывали. Я им нравлюсь не больше, чем они мне, но тетю Магду они представляют в своем доме чем-то вроде достопримечательности, – чудаковатая пожилая дама из Европы, которую можно показывать знакомым. Они даже обещали купить ей рояль, так что смогут устраивать изысканные вечера в венском духе. К тому же милый Джордж очень скучает по матери».

Лиза смотрела, как тетю осторожно усаживали в поезд, хлопоча над ней, как над дорогим objet d'art 46 , приобретенным Моррисами во время отпуска. Ни Лиза, ни тетя не смели взглянуть друг другу в глаза, зная, что никогда больше не увидятся. Еще один слой кожи был содран, а квартира вдруг оказалась огромной и пустынной. Да и Лизе приходилось теперь оставаться в ней дольше – ее контракты продолжали сокращаться. Она навела справки в консерватории

насчет учеников. С той поры, как она занималась с Лючией в Милане, она все время думала, что преподавать ей понравится, что у нее, может, даже есть к этому талант. Но впереди простирались бессмысленные, пустые годы.

46

* Произведением искусства (фр.).

Затем, весной 1934 года, Виктор написал из Киева, что жить там стало намного лучше. Время неурожаев прошло, люди больше не голодают. Ему предложили поставить «Бориса Годунова», и он выдвинул условием своего согласия, что на роль Марины пригласят ее. Он с нетерпением ждет с ней встречи. Дело в том, что теперь, когда он может пригласить ее с чистой совестью, он хотел бы предложить ей руку и сердце. Это не порыв, а тщательно обдуманное решение. В те дни в Милане ему с ней было так хорошо, как ни с одной из женщин, за исключением Веры и его первой жены. Он уверен, что Вера тоже желала бы этого. Разве она не просила ее присматривать за ним в ее отсутствие? Маленький Коля растет капризным и непослушным, ему просто необходима настоящая мама. Мать Виктора не жалеет сил, но она стара и хочет провести остаток дней в деревушке, где родилась и прожила всю свою жизнь. Она тоскует по дому, как могут тосковать только малые дети и старики. Но он не хочет, чтобы Лиза думала, будто он просит ее из чисто практических соображений. Ему кажется, они стали очень близки после стольких лет переписки, но он тоже стареет, а жизнь слишком коротка, чтобы полагаться на письма... Если она согласится выйти замуж за того, кому уже рукой подать до старости, он будет более чем счастлив.

Все невротические симптомы и галлюцинации, от которых когда-то страдала Лиза, оказались спрессованными в один-единственный день. Она слонялась по квартире как во сне – забрела в спальню с кувшином, который хотела отнести на кухню, лила молоко в сито, думая, что это кастрюля. Она не знала, что делать, и не было никого, кто помог бы ей принять решение, кто был бы ей достаточно близок, чтобы поговорить с ним об этом. Все было за то, чтобы сказать «да». Ей нравился Виктор, она восхищалась им. Ее сердце сжималось от любви и сострадания к маленькому мальчику, оставшемуся без матери. Ее собственная жизнь, несмотря на множество знакомых и нескольких подруг, впрочем не особенно близких, становилась все более одинокой.

Вдобавок ко всему в городе начались беспорядки. Несколько дней она слышала отдаленный грохот перестрелки, и ей казалось, что она снова в Одессе начала века. Отовсюду поступали гнетущие новости, и было похоже, что политическая обстановка станет еще хуже.

Три ночи подряд ей снились дети, и она восприняла это как знак того, что ей надо поехать и стать матерью для маленького сына Веры. Но сумеет ли она это сделать? И достаточно ли она любит Виктора? Ясно, что она не любит его так же сильно, как любила Алексея или даже своего мужа. Тем не менее, снова и снова перечитывая письмо, она почувствовала, что стала любить его чуть больше, ее сердце начинало трепетать при мысли о нем.

День проходил за днем, неделя за неделей, а она все медлила с ответом. Она измучилась от собственной нерешительности, терзаясь ею каждое мгновение дня – и большую часть ночи. Однажды она до вечера просидела в церкви, но вышла, нисколько не приблизившись к ответу. Боли возобновились в полной мере; она едва могла дышать. У нее появилась дикая мысль поехать на Берггассе, постучать в дверь Фрейда и броситься к его ногам. Она спросит его о чем-нибудь, не относящемся к делу, и будет строить свой ответ Виктору в зависимости от того, что он ей скажет – «да» или «нет».

Как-то утром из старенького рояльного табурета она извлекла партитуру «Евгения Онегина» и сыграла несколько пассажей. Затем, поскольку времени у нее было более чем достаточно, принялась сочинять ответ, подражая письму Татьяны к Онегину. Пусть рифмы приведут ее к правильному решению, говорила она себе. Она писала и черкала целый день, и, как раз после полуночи, получилось следующее...

Дышу, как девочка, несмело,И дрожи пальцев не унять.Таиться Таня не умела,Как я – сама себя понять.В одном лишь схожи до пределаМы с нею – тем, что грудь огнемГорит все жарче с каждым днем.Ты, верно, сожалеешь нынеО тех нечаянных словах,Которые остылый прахТревожат в горестной пустыне!Спала я крепко, без затей.Зачем ты пробудил томленье?От необузданных страстейДавно нашла я избавленье.Ведь не придет уже цветеньеК душе изношенной. Уволь —Об этом мне и думать больно,Мне не сыграть Татьяны роль.Но, впрочем, я была довольна... Ах, слишком поздно! Нет, не ТаняЗдесь

внемлет пенью соловьев,А скучная старушка-няня, —Та, что и слово-то «любовь»Чужим считала... Это слово,По правде, лучше бы забыть,Чем, всем былым болея снова,В бесплодной памяти хранить!Боюсь, причин тому не зная,Сорвать цветок, желанный мне;Жива, но словно не вполне,Как будто чья-то воля злаяГнетет с тех пор, как я мостыСожгла до срока в день далекий...Ты разберешь мои намеки...А в жены лучше б выбрал тыКого-нибудь моложе: КолеНужна сестренка или брат —Один растет он поневолеИ в буйстве, нет! не виноват.К нему б я стала чуткой, нежной;Твоя победа неизбежнойБыла бы, будь ты здесь со мной.Тот поцелуй... он длился чудно!Я поняла – тебе не трудноПоток расплавить ледяной.Кто ты? Мой ангел ли спаситель,Или коварный искуситель?А я? Как девочка, наивна,Хоть на лице полно морщин;Ты горевал бы неизбывно —Не всех несчастней, кто один.Что ж, будь что будет! Выбор прочен:Полячки гордой не пою.К тому же голос мой испорчен —Уж от тебя не утаю.Не скрою, роль была бы лестной —Предстать Лжедмитрия невестой,Но нежный голос огрубел.Над тем, чему пришел предел,Посмейся – и навек забудешь!Вороной вместо соловьяЯ стала... Ведь винить не будешьТы в малодушии меня?!Кончаю. Если ты и впредьМеня ждешь гостьей непременной,То я приеду, но не петь,А если петь, то лишь за сценой.Что ж, будь что будет! Выбор прочен:Полячки гордой не пою.К тому же голос мой испорчен —Уж от тебя не утаю.Не скрою, роль была бы лестной —Предстать Лжедмитрия невестой,Но нежный голос огрубел.Над тем, чему пришел предел,Посмейся – и навек забудешь!Вороной вместо соловьяЯ стала... Ведь винить не будешьТы в малодушии меня?!Кончаю. Если ты и впредьМеня ждешь гостьей непременной,То я приеду, но не петь,А если петь, то лишь за сценой.

Внизу, в качестве постскриптума, она приписала безыскусственно простые слова самого поэта: «Возможно, это все пустое, /Обман неопытной души, /Исуждено совсем иное... //Вообрази: я здесь одна!/ Никто меня не понимает!..» Несколько мгновений, пока высыхали чернила, она чувствовала себя изнемогающей от любви девушкой двадцатых годов девятнадцатого века, безрассудно обнажившей сердце перед безлюбым циником. Но, в отличие от Татьяны, Лиза не колеблясь подписала и заклеила конверт, лизнув его языком; затем, не имея возможности поручить это старушке-няне, она сама, накинув пальто, поспешила спуститься по лестнице в темноту ночи, чтобы опустить письмо в почтовый ящик на углу улицы.

3

После злосчастных, изъеденных сомнениями дней, утомительных сборов и печальных прощаний – первая неделя в Киеве была упоительна. Широкая улыбка Виктора на перроне вокзала; знакомство с Колей и его бабушкой у них дома; вечеринка в Оперном театре, где ее приветствовали все воспитанники Виктора – очаровательные молодые люди; углубление пока еще поверхностного знания города в пеших и автомобильных прогулках... И как было чудесно (если не брать во внимание неловкое ощущение привилегированности), что их квартира находилась в центре города, на Крещатике, с его изысканными магазинами, театрами и кино! Затем, после очень простой церемонии, свадебное застолье, превзошедшее разгулом вечер в честь ее приезда; ученики, которых ей прочили, – если Коля не будет чересчур обременителен; бесконечные выпивки то с одним, то с другим, то с третьим, а в перерывах – помощь матери Виктора в сборах. Времени для мыслей не было – разве что о том, что она приняла правильное решение.

Это она предложила, чтобы они вместе с ее свекровью отправились поездом до Тифлиса, а потом вернулись бы Черным морем: они могли сесть на грузовой корабль в маленьком грузинском порту Поти, который довез бы их до Одессы, а оттуда добраться до Киева поездом. Для них это было бы небольшим свадебным путешествием, а для Коли – источником волнующих впечатлений. Лиза полагала, что морская прогулка сгладит для него горечь расставания с бабушкой и заодно создаст ту мирную обстановку, которая необходима, чтобы ребенок и его новая мама могли получше узнать друг друга.